Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Рома, – встряла Татьяна, – давай не будем обобщать. Ты матушку Рассею на «зоне» видел. Но есть и другая Рассея. Так что не забывай.

– И ты не забывай, – криво ощерился Меченый, и в его взгляде Татьяна прочитала такое, что даже не по себе на миг стало, – что я до армии проводником в поезде пол этой самой Рассеи отколесил, и видывал разное… Ладно, к чёрту! Короче, не успел Костенчук домой отправиться, как одно падло из сучьих новобранцев нас заложило. Причем не ротному! Орловский бы нашёл, как развести, чтоб и красиво, и не больно. Этот гадёныш, без году неделя в части, настучал прапорщику Смилге. Наш старшина. А тот, змей подколодный, будто не из одного со всеми людьми теста сделан. Я не знаю, чего ему, горбоносому надо, но он поднял шухер по всей части. Короче, дело запахло «губой», Костенчуку задержкой этак месяца на два с половиной. Не выдержал я, собрал пацанов конкретных и решил после отбоя как следует проучить салагу. Что это он себе позволяет! А эта сволочь московская заранее, гад, просчитал, что будет, и сообщил тому же Смилге. Дескать, заходите, товарищ прапорщик, в каптёрку 2-й роты к полуночи. Тот и зашёл! Да не один! Замполита части прихватил. Ну, дальше, сама понимаешь…

– Так ты оказался за решёткой, – кивнула Таня. – А Костенчук?

– Тоже. Только, похоже, нашёл способ замазаться, и вышел, насколько я знаю, условно-досрочно. А я в лагере новый срок получил. Да примерно за то же самое. «Семёрочку» с гаком отмотал. Но в том лагере, откуда мне воля светила, прицепился волчина в чинах, да не простой, а из спецуры. Короче, КГБ-шник. И давай лепить горбатого, дескать, могу вообще никогда не откинуться, если не стану на них работать. Я ни под кого не ложился, и тут не собирался. Помирать, так с музыкой! Смерти не боюсь, она мне с тех пор, как на моих руках брат твой помирал, по барабану… Прости…

Он снова положил ладонь Тане на руку, но она мягко отвела его движение и заметила:

– Сталкивалась я с ними, козлами…

– И я того не забуду. Валентином Давыдовичем назвался. Ещё фамилия у него смешная…

– Как-как? – теперь уже сама девушка схватилась за руку молодого человека и приблизилась к нему, отчего он, неловко возбуждаясь, ощутил на щеке её горячее дыхание. Татьяна округлила серые глаза и прошептала:

– Валентин Давыдович!

– Целобровский… Или нет, Церебровский. А ты-то с каких <-> знаешь этого заразу?.. Ах, да, кажется, понимаю. Ведь это именно он требовал, чтобы я к тебе пристал шпионом.

– Ты ж ни под кого не ложишься! – усмехнулась девушка, медленно выпуская Ромину руку и отодвигаясь. Тот обиженно заметил:

– А я и не лёг. Кабы стал я на них работать, сказал бы тебе всё?.. То-то! Но дело в том, что кроме этого шакала меня к тебе ещё и другие люди приставляли. И выбора совсем не давали. А вот уж это, ты меня прости, мне, не самому глупому, совсем неясно. Одно дело, «органы». У тех до каждого свой интерес. А к тебе, с твоими безделушками, так и вовсе особый. Я для них – просто «сладкий». Не согласился, так они меня прессовать [81] начали, я и в ШИЗО [82] побывал, и в лазарете никакой провалялся. Уж думал, всё, каюк мне. Но стал меня клеить на тебя не кто-нибудь, а сам Царь.

– Какой ещё такой Царь? Натурально – царь?

– Натуральней не бывает. Самый крутой авторитет изо всех, кого видел. Настоящий пахан. Никто не знает, сколько ходок у него и за что сейчас сидит. Говорят, уже сорок лет из «зоны» не вылазит. По-моему, брехня. Но дело не в этом! Он самый настоящий царь, можешь поверить. Он всё про всех знает. И про тебя тоже. Сказал, что козлы в погонах хотят из-под тебя какую-то цацку поиметь, а я, дескать, должен им её не давать. А должен ему её, то есть Царю, передать, если тебя припрут. А лучше – никому, а надёжно заныкать. И ещё сказал, чтоб я тебя не трогал, наоборот, помогал от волков позорных уходить и цацку твою, значит, спасать. Теперь поняла, в какой оборот мы с тобой попали?

– Поняла, – весело согласилась Татьяна и единым залпом осушила бокал. От былого напряжения в глазах не осталось и тени. Она задорно глянула на собеседника и добавила:

– Но всё-таки, отчего же это я не должна завтра идти в мэрию? Дело совсем другого рода. Надо музей спасать… Хотя, по-моему, ты в этом ничегошеньки не понимаешь.

– Сама ты, дура, не понимаешь! – вспыхнул Меченый, и снова из-за стойки бара в сторону сидящих за столиком молодых мужчины и женщины был брошен настороженный взгляд. – Ты придёшь туда завтра, тебя встретит какой-нибудь вежливый помощник в очочках, под белы рученьки заведёт в кабинет, а там ты окажешься нос к носу с каким-нибудь Валентином Давыдовичем или кем ещё из их кодлы. Ты этого хочешь?

Татьяна задумалась. Подобная перспектива ей в голову не приходила. Откровенно говоря, она не связывала происходящие в последнее время с нею события со своим тайным сокровищем – Чёрной Книгой. Она прищурилась, пытаясь сообразить, в какой мере можно полагаться на информацию от Меченого. Помолчав недолго, спросила:

– А ты-то сам знаешь, чего именно они от меня хотят?

– Точно нет, – мотнул головой Роман, – не то клинок старинный, не то кубок ручной работы, не то рукопись какую-то. Не знаю. Они меня послали, иди, мол, туда, не знаю куда, возьми то, не знаю что. А мне куда деваться? Царь направил туда же! Они друг с другом в кошки-мышки играют, а мышкой могу оказаться я. Мне не охота. Потому и решил сам тебе всё рассказать. Может, вместе чего и придумаем.

– Этого мне ещё не хватало! – насупилась Татьяна, огляделась по сторонам и добавила:

– А, может, и придумаем. Только глупостей делать не надо!

– Ну, ты это сама себе почаще говори. Завтра как раз могла такую глупость сляпать, что в натуре нашла бы голову в тумбочке отдельно от туловища. Ништяк!

Они просидели ещё с полчаса. Поговорили ни о чём. Меченый досадовал на себя за откровенность. Но, не будучи по жизни «шахматистом», он не столько просчитывал шаги, сколько отдавался охватывающему порыву. И тот вёл его от поступка к поступку извилистой дорогой судьбы. Вот и сейчас его охватил приступ азарта. В конце концов, семь бед – один ответ. Ему до лампочки всякие государственные интересы! Ему до лампочки, перехватят «вещь» менты, «спецура» или люди Царя! Ему до лампочки, выиграет он или проиграет! Ему просто по нраву играть, а ещё нравится эта девушка. Если с нею случится беда, ему будет неприятно. Значит, лучше помочь ей, чем приносить её в жертву неведомо кому! Да и Царь не советовал. А коль сравнивать вес чьих-то слов на этой земле, то для Романа слова Царя повесомей будут, чем слова даже десятка Целебровских. Что же это за «цацка» такая у девчонки, если из-за неё такая свистопляска вокруг?

Встав из-за столика, он предложил проводить девушку до дому. Татьяна с улыбкой разрешила, примолвив только, что приглашать «на чашку чая» не будет. Он заметил на это, что всё прекрасно понимает, но если всё же когда-нибудь красавица удостоит его настоящим вниманием, то поймёт, что он не такой уж никудышный партнёр и в деле, и в постели. Пропустив реплику мимо ушей, она молча дошла с ним почти до дома. Он не знал, как начать разговор. Она же внимательно наблюдала, как он идёт, держа его под руку, чтобы понять, знает ли он, где она живёт или её опасения надуманны. Решить этой загадки она так и не смогла. Поэтому, когда до её парадной осталось несколько шагов, остановилась, развернулась лицом к Роману и сказала: