Макс Шульц - Солдат и женщина [Повесть]

Вот в облике дежурного офицера шагает он из казармы в казарму и покрикивает на людей: «Эй вы, сони, засони, вставайте». Только и есть у него радости. Для нашего брата больше ничего не припасено. И это нам уже давным-давно знакомо. Можешь не принуждать себя, боже милосердный. Подсоби мне самую малость. Нож торчит у меня в голенище. Подтолкни меня на этом заветном месте. Тогда я и сам упаду ничком. Когда Радуга Франц закололся, потому что его двор пошел с молотка, он накануне напился в трактире и запел:

Пел, а сам поглядывал на закопченные балки потолка. Когда Рёдер, как и положено человеку, принявшему такое решение, поднял взгляд к вершинам, от которых не ждал больше помощи, в глаза ему снова бросился блуждающий огонек на малой высотке. Теперь Рёдер смог дольше задержать на нем взгляд и понял, что огонек движется в определенном направлений, вниз по склону холма, к проезжей дороге.

Блуждающие огоньки и блуждающие духи обычно избегают проезжих дорог. Значит, навстречу тебе идет кто-то живой. Гляди в оба, замыкающий! Кто-то размахивает фонарем! Павшие постеснялись бы размахивать фонарем, вздумай они разгуливать после смерти.

Горящий фитиль выхватывает из темноты подол, подол бьется о голенища валенок. Быстрая походка, справная женщина. Но это не Ольга, это всего лишь Тамара. Совершает контрольный обход. Контролирует пунктуальность заблудших душ. Интересно, где она раздобыла фонарь? Божьи дары вроде с неба не падают. Все надо организовать собственными руками. Молодец девушка.

Тамара, его стража ночью и днем, осталась стоять посреди дороги как раз напротив того места. И свой приход, и появление божьего дара она не объяснила ни единым словом. Она просто подняла фонарь на уровень головы. Хочет ли она мне посветить? Или хочет указать путь домой? Рёдер покрыл голову и снова поднял с земли свой инструмент. В неверном свете фонаря непомерно разросся засохший березовый сук, раздался в стороны могильный венец — косо надетая каска. Только безрассудные смельчаки так лихо сдвигают каску на затылок. Они сами со смехом идут на смерть и других увлекают. До чего надо дойти, чтобы испытывать стыд за своего мертвого сына.

«От рождения, — сказал себе Рёдер, — мальчик был вовсе не из безрассудных смельчаков. Он бы тоже предпочел стать специалистом по сельскому хозяйству». Произнося вслух эти слова — и пусть Тамара думает все, что ей заблагорассудится, — он положил каску на прямоугольник, отмеченный земляными глыбами. Девушка двинулась в путь. Мужчина за ней последовал. Стараясь все время держаться на шаг сзади. Слабый свет фонаря очерчивал шаги обоих.

— Будет оттепель, — сказала девушка.

— Хорошее дело — такой фонарь, — сказал мужчина. Он надеялся узнать, где она раздобыла фонарь, и потому чуть сократил расстояние между ними.

— Одновременно было принято решение, — услышал он в ответ, — что немец не должен ночевать под одной крышей с нашими людьми. Принято единогласно.

Тут он снова приотстал на шаг. Даже больше чем на шаг. Девушка продолжала, чуть понизив голос:

— Это от Ольги Петровны. Плюс полбидона керосину. Один голос против. Голос свекрови, разумеется.

Слушая эти тихим шепотом произнесенные слова, он подошел к ней почти вплотную. Пускаться в подробные объяснения насчет той, которая в эти тяжелые времена безвозмездно отдает другому фонарь и полбидона керосину, девушка, судя по всему, не собиралась.

Мужчина же расценил ее молчание как несправедливость, эгоизм, каприз. И шел теперь, чуть не наступая ей на пятки. Лучший способ защиты — нападение. Оно же и лучший способ узнать больше, чем знаешь.

— Итак, под одной крышей с вашими людьми нельзя. Возникает вопрос: а ты, соседка, ты сама-то из каких людей?

Девушка зашагала быстрей. Казалось, последние слова ударили ее, будто хлыстом. Он решил поднажать. Раз противник дрогнул, поднажать стоит. Чтобы добиться ясности. И вдруг он услышал, что девушка всхлипывает, зажимая себе рот платком и ладонью. Не хочет, чтобы он слышал. В таких случаях под дверью не подслушивают. Не принято. Зря он назвал ее «соседкой». Она ведь рассказывала, что здешние люди ее сторонятся. Значит, по крайней мере я не должен ее обижать.

— Ты прости, Тамара.

— Все вы немцы свиньи, все до единого.

Ну не говорил ли я тебе, мой мальчик: нам надо держаться вместе. Холод стал сильней, вынести его человеку не под силу. И нечего ждать оттепели. Для нас ее больше не будет.

За голенищем торчит нож. Под шинелью на ремне висит топор, пила перекинута через плечо, лезвие и зубья. Бог, который создал железо, хотел, чтоб на земле не было рабов, а тем паче мужчин, которые среди ночи позволяют хрупкой девушке обзывать их свиньями. Пора показать, чего ты стоишь. Проявить достоинство. Все время соблюдать дистанцию. Не менять ее — ни на один шаг, ни на десять шагов. Пора уразуметь слова, которые много раз говорил нам наш лейтенант, когда мы сидели в котле: горе побежденным!

Итак, соблюдая дистанцию, Мартин Рёдер, военнопленный, сельскохозяйственный рабочий, бравый немецкий вояка, следовал за девушкой с фонарем, за своей соседкой и товаркой по несчастью. Шел упоенный и вдохновленный сладким, разбавленным отечественным вином самоуверенности. Степная ночь казалась безотрадной, как темная долина.

— Осторожней, болван! Ты что, хочешь ноги переломать?

Девушка остановилась и упрямо его поджидала. Когда, наконец, решившись сократить бесконечную дистанцию, он подошел на расстояние вытянутой руки, она подняла фонарь.

— Погляди на меня, немец, погляди внимательно. Можешь ли ты сказать, что я похожа на буржуазную дамочку? Что у меня холеная кожа? И заносчивое выражение на нарумяненном лице? Ты сказал, что мое лицо напоминает тебе колючую проволоку. Это ты честно сказал, подло, зато честно. Но ты ошибся. Нашим людям видней. Наши люди называют меня «немецкой дамой».

За оставшуюся часть пути строптивая девушка поведала все, что с ней приключилось в войну. Их деревню эвакуировали слишком поздно. Женщины и дети просто бежали кто куда. На третий день пути их обстреляли в чистом поле немецкие самолеты. Были раненые, были и убитые. Среди убитых — трехлетняя дочь Ольги Петровны. И вот когда поднялась паника, тетя Марфа одна сохранила ясную голову. У нее были тогда красивые черные волосы. Она велела тем, кто ранен либо выбился из сил, а также женщинам с маленькими детьми возвращаться назад, за линию фронта. И возложила на нее, Тамару, ответственность за возвращение. Тамара отказывалась, но ее даже слушать не стали. Во-первых, она говорила по-немецки, во-вторых, была дочерью Игнатьева.