Илья Симанчук - Ребята из дивизии «Таран»

– Вам иногда невольно покажется: вот голову приподниму, шею вытяну – и прицелюсь поточнее. Ничего подобного! Об этом тут же доложит окуляр оптического прицела. Как так? А вот как! Если вы правильно целитесь, правильно винтовку держите, ваш глаз – на одной линии с оптической осью прицела. И окуляр чист, никаких теней в нем не видно. Чуть только шелохнулись, сдвинулись куда-нибудь от оси, в окуляре тень выплывает, вроде молодого месяца. Тут и нечего думать стрелять: только зря пуля будет истрачена. Вот и глядите, как получается... Если, скажем, тень эта на окуляре внизу, значит, глаз ниже оптической оси, а пуля вверх полетит. И наоборот.

– А тень эта одного размера бывает? – спросил кто-то.

– Нет, и это тоже сигнал для вас, – ответила Маша. – Узенькая тень, прямо щелочка, – значит, небольшая у вас погрешность. Чем шире полумесяц этот, тем больше будет промах. Ясно?

Наташа поглядела на подругу и невольно залюбовалась. Невысокая стройная Маша ловко управлялась с винтовкой, показывая бойцам приемы прицеливания. Лицо ее разгорелось, глаза смотрели серьезно и строго.

Вот так же, наверное, увлеченно бегала она девчоночкой в поле во время страды с книгами и газетами, старательно читала их на полевом стане трактористам и комбайнерам, живо объясняла все события. И, очевидно, так же внимательно слушали ее тогда в поле, как слушали сейчас на стрельбище эти молодые парни, мечтавшие стать снайперами...

Заметно потеплело. Деревья обрядились в листву. Наташа срывала клейкий еще листок, пристраивала на кулак, хлопала по нему, будто в детстве, и вспоминала, как спрашивала она у матери: «Мамочка, а что такое устьица?»

И мама рассказывала ей про строение листа, его дыхание, его восприятие солнечных лучей. Как-то сейчас живется маме в далеком Бугуруслане – одной-одинешеньке, без бабушка и тети Нади, которые в Свердловске? Ох, не верит она, конечно, бодрым Наташиным письмам! Небось за каждой строчкой, за каждым словечком старается угадать все трудности и опасности, угрожающие ее Туське... А написать ей всю правду у Наташи не подымалась рука! Полностью откровенно и доверчиво она позволяла себе писать только одному человеку – Лене.

Иногда вечером, если не было выхода на «охоту», Наташа потихоньку прогуливалась неподалеку от своей землянки. Потом, прислонившись к какому-нибудь дереву, подолгу смотрела в темное, затянутое пеленой облаков небо.

И шорох листвы над головой начинал казаться ей Лёниным шепотом, ветка, легонько задевавшая лицо, – легким прикосновением его пальцев. Ну, прямо, как тогда, когда он провожал ее до землянки и все никак не хотел уходить, все нашептывал какую-то ласковую чепуху и касался рукой ее щеки!

В такие вечера Наташа долго не могла заснуть. Тихонько, чтобы не потревожить Машу, ворочалась с боку на бок, вздыхала и думала, вспоминала каждую Лёнину фразу, каждую их встречу.

Она никак не могла представить Леню хромым, инвалидом, не способным вернуться на фронт, в их родную дивизию! Нет, он непременно поправится, наберется сил, и они снова встретятся в своем полку, думалось ей. Ведь он так мечтал об этом, столько раз говорил и писал ей!

Это должно сбыться непременно, иначе быть не может!

Теперь девушки частенько брали с собой на нейтралку своих учеников. Сначала выходили сами, искали подходящее место. А потом, на следующую ночь, прихватывали ребят, учили их готовить засаду, маскироваться, определять ориентиры и цели.

Одному из них вскоре повезло: вместе с девушками он попал в засаду около небольшого лесного озерка, куда фашисты повадились по утрам купаться.

– Не волнуйся и не спеши, – нашептывала ему Маша. – Все успеешь – и прицелиться, и выстрелить. И не дергай, плавненько тяни за крючок, как у нас на просеке! Только учти ветерок справа, барабанчик на прицеле покрути, как мы объясняли. Помнишь?

Парень кивнул и пожаловался:

– Руки у меня что-то вспотели.

– Ничего, это бывает... Оботри и опять бери винтовку. Она тебя не подведет...

Лежавшая рядом Наташа подтолкнула их. Ветерок растащил туман над озером, и все увидели двух офицеров, вышедших из кустов. Боец навел винтовку, но Маша жестом приостановила его. Фашисты не спеша разделись, потянулись и полезли в воду.

– Теперь давай! – шепнула Маша. – Они у тебя в руках.

Один из гитлеровцев нырнул, подняв кучу брызг. В этом шуме он не уловил выстрела, а когда вынырнул, не увидел своего напарника. Забеспокоился, поплыл к берегу, но второй точный выстрел заставил его снова нырнуть – на этот раз навсегда...

В тот день радости парня не было границ: открыл свой личный счет! Да еще двух сразу подстрелил! И не кого-нибудь, а офицеров!

За первой группой снайперов, выпущенных девушками, последовала вторая, за второй – третья. Их лучшие ученики уже приступили к самостоятельной «охоте», уничтожая за каждый выход по нескольку врагов. Мало этого: они тоже стали инструкторами – начали готовить новых снайперов!

Прошло еще два-три месяца, и в полках появились стрелки, называвшие себя в шутку «внуками» Наташи и Маши. Дивизия «разбогатела» снайперами, и это было прежде всего заслугой девушек.

Наташа с гордостью рапортовала матери:

«У нас сейчас уже большая группа снайперов. За последние три недели мы все вместе уничтожили двести сорок пять фашистских гадов. Командование дивизии очень нами довольно. Вызывали к себе, беседовали в присутствии корреспондентов из армии. Восемь наших снайперов представлены к награде...»

Примерно в это же время Маша писала родным:

«Сколько радостей для меня приносят ваши письма, просто трудно описать... Что может быть радостней, как знать о вас всех? И вот когда я читаю ваши письма, то мне кажется, что я разговариваю с вами.

...Хочу знать, как здоровье мамы. Она, наверное, все переживает за всех и все молчит, как всегда. Ничего, мамуся, я отомщу фашистским бандитам за все, а ты не беспокойся о нас, береги свое здоровье...»

И девушки мстили врагу, увеличивая свой снайперский счет, умножая число снайперов в дивизии.

Первой их наградой стали ордена Красной Звезды.

Этот орден очень нравился Наташе. На нем в центре лучистой звезды было изображение бойца с винтовкой. Глядя на него, она почему-то вспоминала отправку на фронт, митинг в Покровском-Стрешневе и песню, которую бодро пели студенты-добровольцы:

«Стоим на страже всегда, всегда...»

До чего хочется скинуть обмундирование, отложить винтовку и искупаться! И чтобы было тихо-тихо, только легкий плеск ладоней по воде, точно дальние и слабые разрывы мин... Чтобы лилии покачивали белыми головками на широких листьях цвета хаки... Чтобы можно было, перевернувшись на спину, закрыть глаза, а солнце просвечивало бы сквозь веки радужными кругами, словно сигнальные ракеты...