Адам Туз - Цена разрушения. Создание и гибель нацистской экономики

Сюжет, который разворачивался в этой и предыдущих главах – от империалистических замыслов немцев, основанных на геноциде, до поражения группы армий «Центр» и атомной бомбы, – на первый взгляд может показаться запутанным. Но он отражает в себе «одновременность неодновременного» ( Gleichzeitigkeit des Ungleichzeitigen ), характерную для этого важнейшего поворотного пункта всемирной истории. Дело не в том, что немецкий империализм в Восточной Европе представлял собой сползание в варварство и отсталость. Нацистская программа геноцида, несомненно, была варварской. Но как мы уже видели, она была привязана к амбициозному проекту колонизации и насильственной модернизации. И дело не в том, что нацистский расизм представлял собой атавистическое явление. Дело в том, что он был анахронизмом. Конкретные проявления немецкого империализма в 1941 г. – жалкие танки, не выдерживающие никакого сравнения с советскими бронированными машинами, потрепанная армия с конными подводами, первобытная жестокость айнзатцгрупп, тщетные попытки соорудить камеры для удушения газом – все это выглядит гротескно примитивным по сравнению с передовой физикой и новейшими технологиями, открывшими дверь в ядерную эру в пустынях Нью-Мексико. Операция «Барбаросса» представляла собой запоздалый и извращенный отросток европейской традиции колониальных завоеваний и переселений – традиции, еще не вполне осознавшей то, что она изжила себя. В этом смысле показательно невежественно-пренебрежительное отношение, проявленное всеми сторонами – не только немцами, но и британцами и американцами, – к боевой мощи Красной армии. Но, как осознал вермахт с большим ущербом для себя, Советский Союз не был объектом, с которым можно было обращаться в духе империализма начала XX в. Германия в 1941 г. столкнулась в Советской России не со «славянской первобытностью», а с первым и наиболее ярким примером успешной «диктатуры экономического развития», и в ходе провалившегося наступления на Москву выяснилась вовсе не отсталость России, а недостаточная модернизация самой Германии.

К 1940-м гг. сложившаяся в XIX веке карта экономической и военной мощи, в которой центральное положение занимали старые государства Западной Европы, осталась в прошлом. Это была наиболее важная ошибка из числа тех, что совершил Третий рейх, пытаясь построить империю на востоке. Становление Америки как экономической сверхдержавы с одной стороны и взрывообразное развитие Советского Союза с другой принципиально изменили глобальный баланс сил. Гитлер знал об этом. Осознание соответствующих рисков явственно просматривается и в Mein Kampf и в его «Второй книге». Та же тема повторялась и в его стратегических оценках 1930-х и начала 1940-х гг. В конце концов, завоевание «жизненного пространства» на Востоке не являлось конечной точкой исторической траектории, на которую вступил Гитлер. Захват природных ресурсов и территорий, не уступающих североамериканским, служил предпосылкой для истинной программы «модернизации» как немецкого общества, так и вооруженных сил страны. Приобретением «жизненного пространства» в американских масштабах Третий рейх надеялся достичь как уровня богатства, как и всеохватывающей глобальной мощи, уже имевшихся у Великобритании и Соединенных Штатов. Но, как четко показали события с июня по декабрь 1941 г., у нацистской Германии не имелось ни времени, ни ресурсов для осуществления этого первого шага.

После военного кризиса 1941–1942 гг. важнейшей проблемой немецкой военной экономики стала рабочая сила. В тщетных попытках сравняться численностью с Красной армией, имевшей в своем распоряжении вдвое большие людские ресурсы, чем Германия, Третий рейх втянулся в войну на истощение, которого не ощущалось ни в одной из западных держав. В наиболее лаконичном виде эта утечка людских ресурсов показана на рис. 19. За три года с июня 1941 г. по май 1944 г. вермахт ежемесячно терял убитыми на Восточном фронте в среднем почти по 60 тыс. человек. В течение последнего года войны это «кровопускание» достигло поистине катастрофических пропорций [1621] R. Overmans, Deutsche militarische Verluste im Zweiten Weltkrieg (Münich, 1999), 238-9, данные. Поскольку в этих сводках учитываются только убитые, они серьезно недооценивают реальные потери Германии, в число которых входили раненые, больные и пленные. .

Способ, которым Третий рейх ответил на этот чудовищный отток людских ресурсов, стал одной из характерных черт гитлеровского режима. Как мы видели, вермахт исчерпал свои источники пополнения уже к началу «Барбароссы». К осени 1941 г. в стране практически не осталось мужчин в возрасте от 20 до 30 лет, не призванных в армию. Свежие когорты подростков в 1942 г. дали вермахту менее миллиона новобранцев, чего хватило лишь для восполнения потерь, причиненных действиями Красной армии. Для того чтобы хоть как-нибудь увеличить численность вооруженных сил, пришлось рассылать повестки прежде освобожденным от призыва немецким мужчинам среднего возраста, многие из которых были заняты в военной экономике. В первой половине 1942 г. в вермахт было призвано не менее 200 тыс. мужчин, работавших на военных заводах [1622] Kroner, in DRZW 5/2. 792. . В тот момент, когда Германия отчаянно нуждалась в увеличении производства вооружений, это было катастрофой [1623] См. беспокойство военно-экономического управления ОКВ: БАМА RW19/166, 115. .

Очевидное решение состояло в дальнейшей мобилизации немецких женщин. Среди исследователей стало обычным явлением сопоставлять мобилизацию германской женской рабочей силы во время Второй мировой войны с британской и отдавать пальму первенства Британии. Однако при этом игнорируется очевидный факт. Как мы видели, уровень занятости немецких женщин на производстве уже в 1939 г. был более высоким, чем тот, который был достигнут в Великобритании к концу войны. Изучив этот вопрос осенью 1943 г., главный статистик Рейхсминистерства труда с помощью данных, весьма неблагосклонных к Германии, пришел к выводу о том, что доля женщин в составе рабочей силы, занятой на военном производстве, составляла 25,4 % в США, 33,1 % в Великобритании и 34 % в Германии [1624] W. Naasner, Neue Machtzentren in der deutschen Kriegswirtschaft 1942–1945 (Boppard, 1994), 88. . Другое сравнительное исследование, проведенное весной 1944 г., привело к тому же выводу. Хотя по британским правилам призыву формально подлежало гораздо больше возрастов, немецкий уровень мобилизации в реальности превосходил британский [1625] IWM FD3354/45, 196 ZP 54th Session. . Кроме того, опытные администраторы отвергали неблагоприятные сопоставления с Первой мировой войной. В разгар сражений под Верденом и на Сомме доля участия немецких женщин на рынке труда составляла 45,3 %, что было несколько ниже, чем доля участия их дочерей четверть века спустя. Разумеется, из женского населения Германии можно было выжать еще больше. Но не следует преувеличивать масштабов «безделья». Регистрационная кампания 1943 г., проведенная в рамках «тотальной войны» и охватывавшая всех женщин в возрасте от 16 до 45 лет, выявила всего 1,5 млн потенциальных работниц, среди которых как минимум 700 тыс. могли работать лишь на неполную ставку [1626] Eichholtz, II. 230-32. . Это стало большим разочарованием, но в 1944 г. уполномоченный Рейха по рабочей силе утверждал, что даже имея «такую же власть, как у Сталина», он смог бы дополнительно мобилизовать не более 1 млн женщин [1627] Naasner, Neue Machtzentren, 68-9. . А Ганс Керль, один из самых суровых сторонников тотальной мобилизации, никогда не надеялся больше чем на 700 тыс. дополнительных работниц [1628] См. диаграммы того времени, без комментариев воспроизведенные в: Н. Н. Knittel, Panzerfertigung in Zweiten Weltkrieg: Industrieproduktion fur die deutsche Wehrmacht (Herford, 1988), 126. . Это не такие цифры, которые могли бы серьезно что-нибудь изменить. Германия нуждалась не в сотнях тысяч, а в миллионах дополнительных рабочих рук. И взять их в нужном количестве можно было только в странах оккупированной Европы.