Оуэн Дэмпси - Белая роза, Черный лес [litres]

Беркель опять затянулся. Подошла официантка, и он заказал пива. Франка уже места себе не находила.

– Ты кого-то встретила?

– Не в том дело. Мы с тобой были почти дети. Потом выросли, изменились.

– Многие из моих коллег – хорошие, верные ребята, преданные нашей стране и делу рейха, – в таком возрасте завели семью. А некоторые и раньше, и уже детей имели.

– Ну а нам иное выпало.

Официантка принесла пиво – за счет заведения, как обычно для гестаповцев. Беркель даже не поблагодарил; он подался вперед, внимательно глядя на Франку.

– А еще я слышал, у тебя была в Мюнхене интрижка с тем, с главным предателем. Вот какого отца ты нашла для своих детей?

Он пачкал память Ганса уже тем, что посмел о нем говорить. Франка с такой силой сжала под столом кулаки, что из-под ногтей чуть не брызнула кровь.

– Эта часть моей жизни позади. – Она едва сдерживала слезы. Не станет она перед ним плакать. Умрет, но не заплачет.

– Тебе повезло. Будь же благодарна агентам гестапо, схватившим его и остальных. И палачам скажи спасибо. Ты получила самый главный дар, какой может дать человеку государство: свободу. Тебя освободили от диких заблуждений, которые проповедовали эти преступники. И еще у судей хватило великодушия пощадить твою жизнь.

Франку ранило каждое слово. Благодарить судью, ее пощадившего? А ей столько раз хотелось умереть.

– Как подумаю, что бывают такие люди, меня прямо тошнит. – Слово «люди» он произнес как ругательство. – Одно утешает: они получили по заслугам и больше не будут манипулировать доверчивыми.

– Они, наверное, хотели как лучше для Германии, – едва слышно промолвила Франка.

Беркель покачал головой и отхлебнул добрый глоток пива.

– Дурачье наивное. Они чего добивались – вернуть массовую безработицу и беспорядки на улицах? Да демократия – самая страшная из бед, выпавших на долю Германии! Фюрер избавил нас от ярма Версальского договора, приструнил пацифистов, из-за которых мы проиграли войну в восемнадцатом году, он вернул нам наше место среди величайших наций мира!

Франка поборола желание спросить, почему же он не идет сражаться на фронт, если разделяет эту идеологию. Гестапо стоит выше любых правил и законов. Беркель запросто может отвести ее сейчас в ближайшее отделение, и все, спрашивать никто не будет. Исчез еще один враг государства. Теперь ее жизнь целиком зависит от прихоти человека, которому она когда-то разбила сердце.

– Ты прав. И я благодарна за избавление. Главари заставляли меня ходить на собрания. Называли это патриотизмом.

– Патриотизм наоборот. Рад слышать, что они не совсем тебя заморочили. К счастью, ты получила шанс исправить свои ошибки.

– Даниэль, было приятно с тобой поболтать, но мне и вправду пора. Нужно дойти до дома засветло.

Прежде чем ответить, Беркель еще раз пристально посмотрел на Франку.

– Конечно. В темноте такая дорога крайне опасна. Не хочу тебя задерживать.

– Именно. Так что извини. – Она поднялась.

Беркель смотрел на нее, не двигаясь.

– Погоди, кругом ведь заносы. Потому-то ты на лыжах.

– Да, и мне лучше поспешить.

– А как же ты доберешься? Семнадцать километров тебе не пройти.

– Все уже продумано.

– Это как? Ты без автомобиля – его, наверное, совсем замело.

– Да…

– Так как ты хотела добраться?

– Меня подвезут.

– Кто? Ты здесь теперь никого не знаешь, да и репутация у тебя после тюрьмы не очень-то.

– Ну, я хотела…

– Поймать попутку? Ерунда. Я тебя сам подвезу.

У Франки сердце ушло в пятки.

– Не хочу тебя затруднять. Потратишь целый час, а ты человек занятой.

– У меня обеденный перерыв. Дела потом наверстаю. – Он буравил ее взглядом.

Франка не решилась спорить. Беркель поднялся.

– Ладно, решено. Машина у меня рядом. Ты готова?

– Нужно заплатить.

– Оставь на столе.

Франка бросила на стол смятые купюры. Беркель, выходя, не сказал ни слова. Он открыл заднюю дверь черного «Мерседеса», и Франка погрузила лыжи и палки. Усевшись спереди, она поставила рюкзак в ногах.

Не болтай лишнего и почаще кивай.

Поговорили про общих знакомых. Франка не могла понять, пытается ли Даниэль что-то выведать или вправду считает, что они старые друзья. Может, и то, и другое – или ни то, ни другое.

На пропускном пункте Франка предъявила документы, а Беркель нарочито небрежно – офицер! – отсалютовал. Когда выехали из города, она попросила:

– Расскажи еще про твоих мальчиков.

– Они замечательные, просто замечательные. Других таких красавцев я не видел. Настоящие молодые арийцы. Мы ими гордимся. Юргену всего три, а он уже поет гимн.

Пока Беркель разливался про сыновей, Франка молчала и переводила дух, но потом он опять завел про величие рейха и гений фюрера. Минуты ползли мучительно медленно. Увидев поворот, где ей нужно было выходить, Франка обрадовалась ему, как оазису в пустыне.

– Даниэль, высади меня здесь; я тебе очень благодарна. Ты такой добрый. Многие никогда не простили бы мне того, что я сделала. Да, я допустила ошибку, теперь же изо всех сил стараюсь жить правильно.

Беркель свернул к обочине и посмотрел на Франку.

– Моя работа – подозревать всех и каждого, – и я подозреваю. Был рад с тобой повидаться, хотя для меня ты не только хорошая знакомая. Ты – осужденный враг государства. На мой взгляд, каждый ариец имеет право на второй шанс, однако твою преданность рейху и нашему великому фюреру еще нужно доказать. Надеюсь, мы никогда не встретимся в официальной обстановке. Знай: я за тобой наблюдаю.

– Я уже сказала, что на днях еду в Мюнхен.

– Если так, желаю тебе удачи. Хайль Гитлер!

– Хайль Гитлер, – слабо отозвалась Франка. Она надела рюкзак, а Беркель вышел помочь ей с лыжами.

– Приятно было побеседовать. Надеюсь, ты обретешь наконец мир. И смотри получше, с кем связываешься.

Франка кивнула, и он сел в машину. Она долго стояла на месте, провожая «Мерседес» взглядом. Чувствовала она себя отвратительно – оскорбленная, униженная, противная сама себе. Лесной домик в горах – уже не безопасное убежище. Нацисты, которых она теперь презирала сильнее, чем когда-либо, скоро доберутся и сюда.

Приближался вечер, и стоять, размышляя о разговоре с Даниэлем, времени не оставалось; впрочем, Франке это было на руку. Она встала на лыжи и пошла в сторону дома.

Поскольку Беркель думает, что она уедет в Мюнхен, сюда гестапо не явится. Но вдруг они ищут парашютиста?

Подъем с тяжелым рюкзаком на спине был намного труднее спуска, и Франке пришлось остановиться и передохнуть. Дневной свет начинал меркнуть; до домика она добралась уже в сумерках. Плавно опускались снежные хлопья. Окно спальни было темным. Наверное, спит, подумала Франка. Может, теперь, когда она потащилась ради него в город, он ей поверит? Интересно, сколько еще он будет притворяться?