Оуэн Дэмпси - Белая роза, Черный лес [litres]

На оконном стекле белела паутина снежного узора. Дверь была открыта. Из гостиной не доносилось ни звука. Он хотел позвать Франку, узнать, как она, спросить насчет огня, но не стал. Только натянул одеяло до самых глаз. Из головы не шел вчерашний рассказ девушки и загнанное выражение ее лица. Если она из гестапо, то чертовски хорошая актриса. Он потер глаза, прогоняя остатки сна. Видимо, придется вскоре рассказать ей правду. Сломанные ноги долго не позволят ходить, да и снежные заносы, наверное, продержатся не одну неделю. Что он сделает, прикованный к постели? До цели – многие десятки километров. А от него толку никакого, и, возможно, следует готовиться к пыткам и страшной смерти.

Он сунул руку под подушку, где лежал пистолет, коснулся холодного металла. Да, девушка спасла ему жизнь, не поспоришь. Убить ее будет преступлением… Впрочем, что такое преступление во время войны? Он уже убивал врагов, видел ужас у них в глазах, видел осознание последнего мига. Такие вещи легко забываются, растворяются в океане войны, но он часто вспоминал тех людей. Почти каждый день. Они – враги. Они убили бы его. Не убили только потому, что он оказался быстрее и сильнее. Однажды, когда пистолет дал осечку, пришлось убить ножом, и по рукам у него потекла теплая кровь врага. От страшных воспоминаний не уйти.

К действительности его вернули звуки из гостиной: стук дров, потрескивание в огне сырого дерева.

А может, она говорит правду? Каковы шансы, что его мог найти человек, не поддавшийся массовому гипнозу нацистов?

Его учили не колебаться. Нацистов нужно уничтожить. Задание – прежде всего; всякого, кто встанет у него на пути, следует ликвидировать. Что может быть важнее? Не его жизнь и уж никак не жизнь Франки Гербер. Он вспомнил прекрасные серьезные глаза. Нельзя поддаваться ее очарованию. Нужно оставаться сильным.

К двери приблизились шаги.

– Доброе утро! – сказала Франка. – Как вы?

– Лучше, спасибо.

Она, кажется, стыдилась своей вчерашней откровенности.

– Есть будете?

– Да, спасибо.

Франка вышла, несколько минут повозилась на кухне и вернулась, неся сыр, мясо и чашку горячего кофе. Оставила еду и пришла за тарелкой, когда он поел.

В глубине души ему хотелось, чтобы она еще с ним посидела, рассказала все до конца. Где теперь Фреди? Может, она его выдумала? Не хотелось думать, что это лишь хитрая уловка, попытка завоевать доверие.

Франка вышла, не говоря ни слова.

Почти сразу опять раздались шаги, и она вернулась, неся ящик с инструментами. Не глядя в его сторону, прошла к выемке в полу и опустилась на колени. Взяла молоток и стала поднимать соседнюю доску.

– Что вы делаете, фройляйн?

– А по-вашему – что? Снимаю половицу.

Не оборачиваясь, она продолжала свое дело. Он дожидался, пока Франка закончит, чтобы заговорить: ему неловко было лежать в постели, в то время как она делает тяжелую работу.

– Зачем вам это?

Франка встала, потянулась, тяжело выдохнула. Потом опять опустилась и на глазок оценила размер получившегося тайника. Примерно метр на два. Она встала и вышла из комнаты, по-прежнему не глядя на человека на кровати. Принесла несколько одеял, выстелила ими подпол. Так же молча направилась в угол, где лежал рюкзак и форма. Скатав одежду, убрала ее в подпол.

– Фройляйн, мне очень интересно, что вы делаете. Это моя форма.

– Правда? – Франка бросила туда же рюкзак. Затем стала прилаживать на место доску.

– Фройляйн Гербер!

Франка уложила на место еще две половицы. Изо всех сил на них надавила. Провела рукой – убедиться, не выступают ли они, и отошла полюбоваться на свою работу. Ободранные края половиц могли вызвать у кого-нибудь совершенно ненужные вопросы. Она вышла, покопалась в кухне и вернулась с баночкой лака.

Полы в домике были в хорошем состоянии – их покрывали лаком не больше пяти лет назад. Франка опустилась на колени и принялась замазывать поцарапанные места. Минуты через две никто бы уже не заметил, что доски поднимали.

– Это на случай появления гестапо. Если вас здесь найдут – нам обоим конец. Вы – как хотите, а я не буду самообольщаться. Пока лежит снег, они не придут, но как только растает – вас начнут искать. Кто-нибудь видел ваш парашют или слышал самолет. И чем дольше вы тут играете в тайны, тем больше подвергаете нас обоих опасности. Если вы так и не станете мне доверять, мы погибнем оба.

Она вышла вон.

Тоскливо и одиноко тянулся день. Свет за окном был тусклый, дверь – закрыта. Франку он слышал, хоть и не видел. И – никаких ответов, одни вопросы. Прикованный к постели, он ничего не мог сделать. Боль уже терпима, однако на ноги удастся встать лишь через несколько недель. Можно ли доверять этой женщине? Подействовало ли на нее всеобщее промывание мозгов? Как она поступит, если узнает правду? Его раздирали противоречивые чувства. Пока он лежит тут, беспомощный, каждый день приближает его к провалу – вот что невыносимо. Он проклинал нацистов, проклинал свои ноги, пытался забыться сном, уйти от мучительных мыслей о невыполненном задании. Грыз стиснутые кулаки чуть ли не до крови. Сон не шел. Выхода не было.

Часы пробили семь, и почти сразу отворилась дверь. Франка поставила поднос ему на колени. Он не прикоснулся к еде, хотя проголодался страшно.

– Фройляйн! Франка!

За окном выл ветер.

– У вас есть семейные фотографии? Фотография Фреди есть?

– Да, есть.

– Можно посмотреть? А то я, когда выходил, что-то ни одной не видел.

– Раньше были. Я незадолго до вашего появления их сняла.

– Но они у вас сохранились?

– Да.

Франка вышла и вернулась, неся бережно, как раненую птицу, две фотографии с загнутыми уголками. Он осторожно взял одну. На ней была вся семья – Герберы сидели, по-видимому, на крыльце этого домика. Франка – лет примерно шестнадцати – в белом платье, с короткими светлыми кудрями. Она обнимала отца – плотного сложения красивого мужчину с каштановой бородкой и веселыми глазами. У матери светлые длинные волосы разметались по плечам; она ослепительно улыбалась, а глаза сияли даже на старой выцветшей фотографии. Она крепко обнимала смотревшего на нее с любовью восьмилетнего Фреди. Его тонкие ручки и ножки торчали из рукавов и шорт, словно палочки. На обратной стороне была дата: «Июнь, 1933».

Франка протянула ему вторую фотографию. Этот снимок сделали из окна домика теплым летом тридцать пятого года. Фреди, сидевший на коленях у отца, улыбался в объектив. Камера запечатлела обожающий взгляд отца. Франка сидела сбоку с видом слишком серьезным для молоденькой девушки.

– Спасибо, что показали.

Франка кивнула и унесла фотографии.

Он почти управился с мясом и овощами, когда она опять пришла и принесла стул. Села, подождала, пока он доест.