Виктор Курочкин - На войне как на войне (сборник)

На днище самоходки, прижавшись друг к другу, скрючились наводчик и заряжающий. Грохотал мотор, самоходка дребезжала и звякала, а Домешек с ефрейтором Бянкиным спали. Саня сел в уголок, привалился к снарядам, завернулся в шубу и закрыл глаза. Трудно сказать, сколько он продремал — минуту, а может, и час. Разбудил его истошный голос комбата.

— Малешкин, в бога твою мать и селезенку! — кричал Беззубцев.

Саня выскочил из машины и не понимая, за что его так поносит комбат, пролепетал:

— Я младший лейтенант Малешкин.

— Спишь? Почему в машину забрался? Где твое место? Машину мне хочешь угробить? Один угробил, теперь ты?

Отматерив Саню, комбат приказал ему сидеть на башне и внимательно следить за дорогой.

— Сейчас свалилась с моста самоходка третьей батареи, — сообщил Беззубцев.

— Как же так?

— А вот так. Такой же там сидит командир, как ты, раздолбай! Слезь и проведи машину, — приказал комбат.

Саня спрыгнул с машины и пошел вперед. Деревянный узкий мостик через крохотную речушку вынырнул перед носом. Проходя, он посмотрел вниз под мост и увидел самоходку вверх гусеницами. Около моста стоял экипаж.

— Чья машина? — спросил Саня.

— Лейтенанта Соболева, — равнодушно ответил кто-то.

«А ведь могло бы и со мной так», — подумал Саня, и его от макушки до пят передернул озноб.

Чтоб лучше видеть дорогу, Саня сел на крышку люка механика-водителя. И так просидел часа два, рискуя каждую минуту свалиться под гусеницу. От холода он окостенел, но не слез, пока не въехали в большое село. Здесь полк остановился на ночлег.

Батареи разбросали по окраинам огромного села с чудным названием Высокая Печь. Четвертой батарее досталась самая отдаленная окраина — северо-западная. Пока ехали, пока выбирали стоянки для самоходок, прошло не меньше часа. Малешкину отвели вишневый сад и белую, как игрушка, хатку с яркими окнами. Загоняя в сад машину, Саня не спускал глаз с окон и представлял себе, как их встретит гостеприимная хозяйка с молоденькой дочкой, нажарит картошки с салом и выставит бутылку самогонки. Потом Домешек станет из кожи лезть, чтоб рассмешить хозяйку с дочкой. А дочка, слушая брехню наводчика, будет украдкой лукаво поглядывать на Саню. Примерно так же, как командир, представляли себе ночлег и наводчик с заряжающим. Мечты Щербака были грубее. Он думал о чугуне картошки и теплой печке, на которую он сразу же завалится спать.

Замаскировав самоходку, экипаж бегом бросился к хате. У крыльца они увидели машину, крытую брезентом, и солдата с автоматом. Он перегородил им дорогу.

— Кругом! — крикнул солдат.

— Почему? — спросил Домешек.

Солдат снял с плеча автомат.

— Не велено пущать.

— Кто это не велел? — вспыхнул Саня.

— Товарищ майор Дядечка. Они здесь ночуют. — Солдат взял на руку автомат и наставил на Малешкина. — Поворачивай кругом, марш! Стрелять буду.

Ефрейтор Бянкин отодвинул в сторону командира, вплотную подошел к солдату:

— Убери свою штуку. А то я тебе так стрельну, штанов не удержишь. Пошли, ребята!

Ефрейтор, не обращая внимания на крики, угрозы часового, пошел к крыльцу.

В хату ввалились гуртом. Солдат выскочил вперед.

— Товарищ майор, никак не слушают. Я им — назад, стрелять буду, а они прут. А этот, — показал солдат на Бянкина, — за автомат хватает.

От яркого света Саня чуть не ослеп. В хате было так тепло, что сразу же обмякло тело. За столом в расстегнутом кителе сидел тучный майор. Он пил чай. Напротив майора — черноглазая женщина с коротко остриженными волосами, в гимнастерке с погонами старшины лениво ковыряла ложкой творог. Стол был уставлен тарелками и мисками, среди которых торчали две черные бутылки. На краю стола попискивал самовар с чайником на конфорке. Откинув ситцевую занавесочку, из кухни вышла хозяйка и остановилась, заложив под передник руки.

— Так, — крякнул майор Дядечка, вытер полотенцем шею и уставился на Саню.

Малешкин козырнул.

— Товарищ майор, эта хата отведена моему экипажу под ночлег.

Женщина за столом подняла глаза и усмехнулась, покачала головой и опять уткнулась в тарелку.

— Как фамилия? — прохрипел майор.

— Младший лейтенант Малешкин.

— Младший лейтенант Малешкин, кругом!

— Товарищ майор, разрешите переночевать, хоть у порога. На улице морозище, замерзнем. Всю ночь ехали, устали…

Майор Дядечка так рявкнул «кругом!», что пламя в лампе взметнулось багровым хвостом, а Саня с экипажем выскочил на улицу. Когда младший лейтенант Малешкин опомнился, солдат с автоматом опять стоял у крыльца, широко расставив ноги.

— Я же говорил, что не пустит. Дюже злой майор Дядечка, как собака. — Часовой еще что-то хотел сказать про своего начальника, но, видимо, не найдя крепче слов, жалобно протянул: — Товарищи танкисты, дайте закурить!

Щербак обложил солдата трехэтажным матом.

— А он-то при чем? — вступился за часового Домешек. — На, кури, бедняга. Не завидую я твоей службе. Какой части-то?

— Снабженцы, — отозвался солдат. — Разное барахло возим.

— Я так и знал — чмошники проклятые. А эта баба — майорова ППЖ? — спросил ефрейтор.

— Черт их разберет. — Солдат вытащил из кармана огромную «катюшу» — патрон от крупнокалиберного пулемета.

— А ты всю ночь так и будешь здесь торчать с автоматом?

Солдат долго бил рашпилем по кремню, пока не затлел толстый фитиль, прикурил и вместе с дымом вы дохнул:

— Не-е-е! Мои сменщики в машине спят.

— Майор Дядечка свое дело туго знает, — сказал наводчик.

— Ну и гад! Собственных солдат на мороз выгнал. Таких людей, как клопов, давить надо. — Щербак показал, как надо давить, и погрозил кулаком.

Саня с тоской поглядел на небо. Оно было темное, прожженное крохотными колючими звездами. «Как дырявая печная заслонка», — подумал Саня о небе и перевел глаза на снег. Он показался ему лиловым. Малешкин почувствовал, что замерзает и если простоит так еще десять минут, то превратится в сосульку.

— А еще говорят, на Украине зимы мягкие, — лязгая зубами, простонал Саня.

И вдруг водителя прорвало. На нем была куцая и отвердевшая, словно кирза, фуфайка. Руки чуть ли не по локоть вылезали из ее рукавов. Никто так не страдал от холода, как Щербак.

Сначала он долго ругался, так изобретательно и ожесточенно, что даже ефрейтор Бянкин свистнул. А потом закричал:

— Чего на него смотреть? Ахнуть из пушки. Давай, лейтенант, я разверну, а ты ахнешь!

— Заткнись, Гришка! Испугался он твоего крика.

— Криком его не проймешь. Он толстокожий, — подхватил часовой. — Давай, ребята, куда-нибудь отселева. А то он меня завтра с потрохами сожрет.

— А, боитесь! — заревел Щербак. — Сейчас я с ним один расправлюсь. — И он бросился к машине.