Василь Быков - Атака с ходу

Немец при каждом прыжке сильно шлепал по грязи подошвою, мне было неудобно держать его одной рукой, к тому же мешал автомат на правом плече, и я уже хотел позвать на смену автоматчика с забинтованной головой. В то время, замятые своими заботами, мы почти забыли о том, что все еще висело над ротой и нами. Перейдя речку, мы почувствовали облегчение, словно недавняя опасность осталась далеко позади. И именно в этот момент на высоте что-то случилось.

Я не успел даже сообразить, что донеслось до нас в первое мгновенно - только, наверно, не выстрел и не взрыв, похоже, это был и не крик. Тем не менее что-то ошеломляюще неожиданное обрушилось на нас с такой угрожающей силой, что у меня подкосились колени. Я почувствовал еще, как в моей руке встрепенулся немец - стремительно вывернувшись, он оглянулся, и я уловил на его лице коротенький отблеск радости. Но в этот момент пронзительно затрещали автоматы, послышались крики, несколько одновременных гранатных взрывов окончательно разогнали ночную тишь.

По фронтовой привычке мы торопливо соскользнули с насыпи и попадали на ее кособокий мокрый откос. Ниже была грязь, канава, но высокая насыпь укрывала нас: пули с высоты сюда не залетали.

И тогда вдруг меня охватил страх - не за себя (по нас, сдается, еще и не стреляли), за роту. Я выглянул из-за насыпи - но склонах высоты никого не было, но на самой се верхушке, еще затянутой утренней дымкой, уже улавливалось какое-то движение, пыль, блеск выстрелов - по всей видимости, там разгоралась ожесточенная схватка. Когда я опять спрятал голову и оглянулся, то оказалось, что рядом со мной один только немец. Остальные, и с ними Цветков, пригнувшись, перебегали за насыпью дальше, вдоль дороги, вверх на пригорок.

Сначала я не понял, куда они, но скоро все стало ясно, и я неожиданно для себя закричал во все горло:

- Стой! Назад!

Цветков приостановился, оглянулся, я увидел его расширенные глаза на испуганном лице. Сержант явно чего-то не понимал, и я снова закричал:

- Назад!

Я вовсе не думал о том, какой смысл возвращать раненых к речке, но всем своим существом чувствовал, что в роте беда, и что именно потому мы не должны удирать. Однако чем мы могли помочь ей - этого я не знал.

Двое раненых поняли мою команду по-своему и залегли на откосе, а Цветков после минутного колебания, пригнувшись, подбежал к немцу:

- Встать!

Он дернул пленного за мундир, однако тот отшатнулся, что-то залепетал, замахал руками и не встал. Цветков пнул его сапогом и схватился за автомат:

- Встать, падла! Фашистская морда!

Непонятно, зачем было вставать - разве чтобы удирать отсюда, - но этого я уж не позволил бы. Да и немец, почуяв что-то, вдруг будто переменился, выражение его упрямого лица стало жестким и непослушным, он явно не хотел подчиниться сержанту.

- Брось! - крикнул я санинструктору. - Иди сюда!

Цветков уныло глянул в ту сторону, где лежали двое остальных, и неохотно полез по скосу ко мне. Он еще не успел опуститься рядом, как о дорогу ударили пули - ворот мне залепило грязью, оба мы сунулись головами в мокрядь. В тот же момент на высоте произошло что-то еще. Выглянув над дорогой, наверно, я вскрикнул, потому что Цветков тоже торопливо высунулся из-за насыпи - по склону от высоты вниз, перегоняя друг друга, беспорядочно бежали автоматчики.

Это казалось почти невероятным, но я не мог не верить своим глазам. Сначала взвод Пилипенко, а затем и вся рота выскочила из траншеи и врассыпную по склону помчалась к реке. Несколько человек уже упали, кто-то сзади пытался подняться - повозился и затих на снегу. Некоторые, коротко припадая на колено, торопливо отстреливались одной-двумя очередями. Другие тем временем мчались вниз, да так, что дай только бог ноги. Рота рассыпалась по склону, грохали взрывы гранат, над высотой выло и трещало.

Минуту я не в состоянии был сообразить, что случилось, немцев вроде еще не было видно, но, судя по всему, ударили они куда как умело.

Передние из автоматчиков уже приближались к мостку, другие забирали в сторону кустарника на болоте. Несколько человек с ходу, почти не задерживаясь, сунулись в воду, и тогда сзади, вдобавок к автоматному огню, ударил пулемет. Наверно, с ночи приготовленные трассирующие огненными молниями стеганули наискосок по склону, пули рикошетом метнулись от земли в небо. У мостка кто-то упал, кто-то, наверно раненый, пронзительно завопил в отчаянии, но тут же этот его вопль и заглох в стоголосом грохоте боя.

Но вот сквозь визг пуль и треск очередей приглушенно, как неведомо из какой дали, донесся из-за речки знакомый надсадный крик. Я сразу узнал его и встрепенулся - он подавал краешек надежды, более того - он спасал. Я бросился навстречу роте к мостку.

- Стой! Стой! Стой, такую твою...

Вскоре я увидел его - без шапки, в распахнутой шинели, с пистолетом в руках Ананьев метался между бойцами по склону, пытаясь задержать беглецов и одновременно догнать передних, чтобы с ними остановить всю роту.

- Стой! Стой!

- Стой! - не своим от ожесточения голосом заревел и я, подбегая к мостку.

По бревнам его на меня уже мчались двое бойцов, вид их был довольно растерянный. Однако я уже понимал, что от них требовать, и знал, как одолеть их страх. Страшным голосом выругавшись, я одной рукой затряс автоматом, и бойцы, кажется, что-то поняли. Метнувшись от близких ударов пуль, они торопливо скрылись за насыпью. Туда же бегом кинулись те, что вылезли из речки. С их мокрых шинелей ручьями лилась вода.

Два пулемета на высоте, захлебываясь, извергали потоки пуль. Очереди, каждая третья пуля в которых была трассирующей, жалили землю, снег, воду в реке, брызгали снегом и грязью.

Ананьев выскочил из речушки едва не последним - грязный, мокрый, с зажатым в руке пистолетом, затвор которого застопорился в заднем положении, выдвинув вперед тонкий вороненый ствол. Пулеметная очередь обдала ротного брызгами грязного снега, но он даже не уклонился от нее - одним махом взлетел на обмежек, и я подался ему навстречу. Командир роты, однако, не взглянул на меня, будто не узнал. Впрочем, с первого взгляда я тоже едва узнал его такое, еще никогда не виданное мною, темное, искаженное гневом лицо. По щекам его стекал пот. Грудь и живот старшего лейтенанта были в грязи, шинель сбоку распорота. Он подбежал к насыпи и, увидев тут бойцов, что беспорядочно залегли на откосе, с ожесточением закричал:

- В цепь! В цепь!!

Его тут же послушались, несколько человек поднялись и, пригнувшись, отбежали, чтобы залечь пореже. Нисколько не укрываясь от пуль, которые взвывали вверху. Ананьев проследил за бойцами, затем оглянулся в другую сторону и крикнул:

- Васюков!

Кажется, только сейчас он заметил меня и окликнул так привычно я буднично, как это делал вчера или когда-нибудь еще, когда не было ни этой беды, ни моего такого некстати теперь ранения. Как всегда, я без слов вскочил с откоса и, сиганув через лужу, бросился по обмежку. Там за кустами над болотцем, где был взвод Пилипенко, еще продолжалось беспорядочное движение, некоторые из бойцов залегли над речушкой, а человек пять бежали по косогору в тыл на пригорок. Пулемет с высоты теперь бил туда.