Всеволод Иванов - Военные рассказы и очерки

Не оправдалась и надежда Гитлера и Кейтеля, что советские самолеты не смогут бомбить имперские земли Германии. Самолеты наши не только бомбили Германию с нашей территории, но пришло такое время, когда бомбили, базируясь на немецкую территорию.

Но вот все же фашисты достигли «конечной цели», так отчетливо и коротко обозначенной в «плане Барбаросса», — создания защитительного барьера на линии реки Волга. Уложив дорогу до Волги самыми доброкачественными завоевательскими трупами, немцы вдруг встретили на Волге такой барьер, при виде которого о собственном защитительном барьере и думать уже не приходилось. С этого барьера некоторое время спустя Кейтелю пришлось прыгнуть за тот самый дубовый барьер трибунала, где мы видим его сейчас вместе с другими его спутниками, с кем Кейтель и Геринг отыскивали на линии Волги защитительный барьер против Азиатской России, с тем чтобы бомбить оттуда индустриальные центры Урала.

Фашисты встретили барьер Сталинграда.

Когда трибуналу показывают фильм, изобличающий захватнические планы заговорщиков или их зверства при осуществлении их планов, свет в зале тухнет. Еле-еле сквозь тяжелые бархатные занавеси, свисающие с огромных окон, пробивается редкий луч дневного света. Но снизу, с пола, лица преступников подсвечиваются чуть видными лучами.

Я назвал их призраками как потому, что в них невозможно найти хоть малейшие черты человечности, так и потому, что соображения, по которым они замышляли и осуществляли агрессии, в сущности призрачны, неправдоподобны, чудовищно тупы. Однако как ни грубы, античеловечны и антиморальны замыслы гитлеровцев, они имеют свою почву хотя бы потому, что войны развязывались, агрессии осуществлялись. Значит, призраки эти источают яд и доныне. Да и верно. Стоит вглядеться в них, когда они смотрят какой-либо фильм. Чувствуют ли они раскаяние, содрогание или отвращение к тому, что они делали? Не думаю. Самое сильное впечатление произвел на них фильм о концентрационных лагерях, но только, разумеется, потому, что они отчетливо разглядели за ним виселицу. Недаром же самый активный из преступников, Геринг, поспешил вскоре дать интервью корреспонденту «Ассошиэйтед Пресс», в котором заявил, что хотя он, Геринг, действительно придумал концентрационные лагеря, но он к ним и к зверствам в них не имеет отношения, так как, видите ли, коварный Гиммлер, стараясь испортить Герингу карьеру, оттеснил его от управления лагерями… Они настолько пропитались ядом ненависти ко всему человечеству, что, когда смотрели фильм «Нацистский план», где показывались бесконечные фашистские парады в Нюрнберге, дурацкие факельные шествия, сожжение книг, идиотские выпады против культуры и гуманности, все показываемое на экране, по моим наблюдениям, не представлялось им вздорным, глупым, грубым, не возбуждало даже грустного настроения. Они глядели и как будто бы недоумевали: почему им это показывают? Впрочем, чего же, собственно, можно ожидать от плоских и бедных, как у насекомого, умов фашистов?

Это призраки, окостенелые в своей ненависти. Это призраки, до краев наполненные ужасным и отвратительным ядом, который они источают и поныне, и чем скорее освободится от него человечество, тем лучше. В сущности, перед вами наяву то, что народ называл упырями, вампирами, вурдалаками: существа, которые не могут жить без человеческой крови, которые ею наливаются. Разве вы не читаете во взглядах, что они бросают на вас: «Только бы мне волю! Только бы мне напиться кровушки! Ух, как бы я теперь, умеючи, высоко вознесся! Как бы я разрумянился, пополнел, окреп и каких бы разрушений теперь наделал! Какие б капиталы нажил!»

А капиталы хотелось нажить большие. За восемь месяцев до вторжения в СССР Геринг, крупный специалист по наживе, присоединяет к стратегическому «плану Барбаросса» и экономический план захвата России. Собственно, Геринг и будет заведовать экономическим грабежом СССР. Изучают наличие сырья, заводы, проектируют, куда и какого немецкого промышленника посадить, чтоб он управлял во славу фашизма русским предприятием. Создается Экономический генеральный штаб под кличкой «Ольденбург», с соответствующими экономическими инспекциями, экономическими командами, снабженными самыми широкими полномочиями.

Когда ты, колхозник Орловщины, Кубани или Дона, или ты, колхозник Украины, или ты, колхозник Белоруссии, смотришь на свой сожженный немцами двор, когда твоя жена вспоминает угнанный скот, когда ты со вздохом говоришь, какая у тебя в селе была великолепная школа, когда видишь сады твоего колхоза, вырубленные и вытоптанные танками, жалеешь свои тракторы, увезенные в Германию или взорванные, и, когда, наконец, ты рыдаешь над убитыми родственниками или друзьями, которые вместе с тобой сопротивлялись фашистскому вторжению, — знай и помни, что все зло, причиненное тебе, причинено вот этими мерзавцами, которые сидят ныне на скамье подсудимых в Нюрнберге. Крайний справа из них — бывший фельдмаршал Геринг, председатель рейхстага, тот самый, который хохотал 28 апреля 1939 года, когда справедливость стучала в дверь Германии, желая ее предупредить, и когда эту справедливость осмеяли. Этот фельдмаршал Геринг, что сидит ныне на скамье подсудимых в сером мундире, в этом же самом мундире подписывал приказы и требования, по которым разоряли, грабили и уничтожали нашу страну. Небрежно облокотившись о барьер, щуря глаза, с тщательно приглаженными черными волосами, он слушает, как защитник упрекает суд в тенденциозном подборе документов, по пути убеждая, что немецкое племя — а в особенности представители его, сидящие за барьером, — всегда отличалось гуманностью, и, горько улыбнувшись, вспомнишь ты тех зверски убитых женщин, стариков и детишек, кого закололи немецкие солдаты по приказу этих самых «немецких гуманистов».

И когда ты, рабочий Донбасса, Ленинграда, Харькова, Киева, Минска, восстанавливаешь сейчас в холод и непогоду разрушенные немцами корпуса заводов, университеты, музеи, дома; когда ты едешь мимо сгоревших железнодорожных станций, взорванных мостов, разве ты, глядя на эти разрушения, вспоминая погибших при этом разрушении товарищей, забудешь про Геринга и его дела, забудешь тщательно разграфленный им экономический раздел «плана Барбаросса», раздел, согласно которому предполагалось дотла уничтожить экономическую мощь Советского Союза, ту мощь, которую мы создавали столько лет с такими усилиями и любовью!

Но одно дело — предположить разрушить все дотла, а другое — разрушить.

Этому разрушению помешало одно обстоятельство: единство советского народа и вдохновение, охватившее его в борьбе с немецким фашизмом.

Если Геринг старается быть развязным, Гесс ерзает и готов ринуться в любые разглагольствования, лишь бы пустили его; если Кейтель изображает несправедливо обиженного служаку-солдата, то один из ревностных создателей и осуществителей «плана Барбаросса» Альфред Розенберг хочет остаться незамеченным. И костюмчик на нем под цвет дубовой скамьи, на которой он сидит, и по всей фигуре его видно, что он рад бы погрузиться в эту дубовую скамью, слиться с ней. Он прижимается к этой скамье изо всех сил, он глядит такими глазами, будто на него непрестанно надвигается острие штыка. Лицо у него сжатое, очки вспотели, и кажется, слышишь, как зубы его щелкают от страха.