Анатолий Сорокин - Три «котла» красноармейца Полухина

Заметив движение среди деревьев рядом с огневой позицией, командир орудия громко прокричал: «Стой, кто идёт!» Остальные красноармейцы сразу же бросились врассыпную, изготавливая своё личное оружие к бою, а политработник достал из кобуры пистолет и снял его с предохранителя.

Во всю свою глотку Саша проорал в ответ:

— Свои! Разведгруппа «Орёл» отдельного учебного артполка, старший — красноармеец Полухин!

— Родя, ты здесь? — внезапно раздался столь же громкий голос Ильи из-за орудийного щита.

— Тут, а где же ещё?!

Братья бросились обниматься; Дуся, оказавшись без присмотра, мгновенно залезла в чей-то разложенный на станине пушки вещмешок, отбросив на землю мощным ударом своей морды его владельца, прибежавшего спасать своё походное имущество от лошадиных челюстей. Так что Родиону пришлось резко осаживать и успокаивать перевозбудившуюся кобылу, что оказалось непростым делом даже для него. Мишши философски взирал на всё происходящее, а Саша докладывался сначала политработнику, а затем по полевому телефону подполковнику Сабурину. От того последовал приказ сразу же всем, включая Дусю, явиться к нему в штаб. До его нового местоположения бойцов вызвался проводить Илья, получив на то разрешение от своего командира. Небезызвестная гармонь сразу же оказалась за его спиной вместо карабина, оставленного на попечение кому-то из его товарищей по расчёту.

В пути было достаточно много трёпа, и до Саши дошли намерения старшего сержанта Журавлёва. Зоя Леонидовна как-то заметила одной из санинструкторов про его непотребное поведение относительно Кати с угрозой охолощения лично от комполка, а что знают женщины, то спустя максимум сутки становится известным и Илье Самойлову. Кроме того, первоначальное восхищение старшего сержанта способностями новоприбывшего бойца сменилось ярко выраженной завистью и антипатией, что не ускользнуло от первого гармониста теперь уже не только в родной деревне, но и во всей части. Прыткий младшенький не остался в долгу, настраивая всех полковых дам против Журавлёва. При этом он пользовался полным покровительством своих командиров, от орудия до дивизиона, поскольку хвастовство его «супостата» до того задело очень и очень многих людей. Сам Илья с его простоватым характером вряд ли бы сумел своими силами провернуть столь сложную интригу, но у него нашлись в таком деле хорошие союзники и советчики. В результате, когда группа проходила мимо другой пушки, командиром расчёта которой был временно назначен старший сержант, между ним и Сашей с Ильёй состоялся взаимный обмен весьма нехорошими взглядами.

Чтобы хоть немного отвлечься от мыслей по этому поводу, бывший студент поинтересовался у товарища, что случилось в полку за время его отсутствия. Илья тут же пересказал всю недавно прослушанную политинформацию. Услышав «отлично мы их умыли», бойцы довольно кивнули головами, так как сами видели работу своих орудий. После ознакомления с результатами затеи «Дальше — больше!», включавшей ловушки на любой вкус, хорошо и от души посмеялись. Но когда была озвучена скорбная новость о разбомбленном санитарном фургоне, у всех возникла только одна мысль: «Вы ещё ответите за это, сволочи!» Что же касается общего положения дел, то хотелось ругаться матом: враг уже стоял под Москвой, стало ясно, что блокада Ленинграда — это очень надолго. На Украине дела тоже были очень плохи. Но в целом полк верил словам своего командира, что гитлеровцам ещё дадут как следует в масштабе всей страны, нужно только время.

Штаб нашёлся в одном из деревенских домов. В свете всех своих перемещений и в одиночку, и в составе полка Саша даже не пытался больше запоминать названия всех населённых пунктов, в которых он побывал за последнее время. Увидев своё отражение в оконном стекле, боец поморщился: на него глядело чумазое и обросшее ещё не щетиной, но уже не пушком лицо, обрамлённое грязными пилоткой и шинелью. Во что превратились сапоги, лучше было не вспоминать вовсе. Впрочем, и Мишши был не лучше, только Родион, в силу своих восемнадцати лет, в бритье пока ещё не нуждался и выглядел более-менее. И в таком виде докладываться начштаба? Глаза невольно искали рукомойник, часто встречающийся на сельских подворьях. Но с крыльца уже слышалось: «Полухин, давай сюда!»

Когда подполковник Сабурин увидел такое зрелище, то первым его побуждением, как старого служаки, было отчитать и выгнать неопрятных подчинённых, но он тут же понял, что им некогда и нечем было приводить себя в порядок Бросив только «Десять минут, и чтобы все сверкали, как бляха от ремня!», командир распорядился подать чаю. Правда, напиток был уже не тёмным, а жидковато-оранжевого цвета: штабной запас ценного продукта тоже заканчивался, и заварку использовали по нескольку раз до полного исчерпания её ресурса. Вместо свежего хлеба рядом со стаканами лежали сухари: всложившихся условиях даже сам Верховный Главнокомандующий вряд ли мог рассчитывать на большее. Но в качестве награды бойцам были выделены кусочки сахара из каких-то потаённых уголков сабуринской заначки.

Задание было выполнено быстро, поскольку в любой обстановке штаб полка старался работать в максимально комфортных бытовых условиях, правда, не всегда это получалось. Хотя это служило у кое-кого объектом насмешек, но полковник Молодцов считал, что командирам ничто не должно мешать в принятии грамотных решений, а ошибка при работе с картами и документами может отозваться уже в поле большой кровью. И это не говоря об огромном постоянном психологическом напряжении людей, так что любая мелочь, повышающая их настроение, удобство работы и отдыха, должна быть учтена. Вплоть до удобного кресла и самовара, за которым можно развести трёп в редкие спокойные минутки. Поэтому Саша почти что как в мирное время умылся и побрился в соседней комнате, где было и зеркало, и резной стул с подлокотниками, и подогретая вода. Также без проблем нашлась щётка со скребком, чтобы счистить уже засохшую грязь с шинели, пилотки и сапог. А дополняла верх штабного пижонства — и это при том, что разместились здесь менее суток назад, — жестянка с гуталином для ухода за армейской обувью. Как будто за порогом нет войны, а идёт тихая размеренная гарнизонная жизнь, где без этого ну никак нельзя.

Рапорт подполковнику Сабурову, совмещённый с чаепитием, получился довольно долгим: тот самым тщательным образом расспрашивал о результатах огневого воздействия на противника, его уцелевших силах, делая пометки в своём блокноте и на схеме огней. Достаточное внимание было уделено и действиям Саши в качестве главного в разведгруппе после гибели капитана Остапчука. Начштаба забрал документы и награды погибшего командира, сказав, что проследит за всеми необходимыми дальнейшими действиями. Во время доклада часто звонили телефоны, а число радиостанций в углу сократилось до одной носимой: остальные стали мёртвым грузом, а потому были уничтожены, чтобы не попасть в руки врага и не стеснять людей на марше. По репликам штабных работников Саша понял, что в ближайшее время намечается пеший прорыв заслона противника и что их уже ждут на своей стороне. В душе боец усмехнулся — он прошёл с Родионом и Ильёй из одного окружения в другое, чтобы уже в составе полка пробиться в третье, в котором очутился весь Ленинград. Но размышлять над этим много не пришлось: подполковник Сабурин, закончив разбор полётов «Орла», приказал каждому вернуться к исполнению своих обязанностей. Мишши тут же направился к своим связистам, Родион — к Дусе, которую уже успели запрячь в госпитальную повозку, а Саша так и остался на месте. Солдату просто некуда было податься: капитан Остапчук погиб, гаубица-пушка, у которой он был наводчиком, уничтожена, а её расчёт находится чёрт знает где. Начштаба даже прикрикнул на него, но осёкся, услышав в ответ: