Илья Шатуновский - Очень хотелось жить [Повесть]

Слушателей у Волкова становилось все меньше, пока вообще не остался один Ревич. Видно, он считал, что ему, как ротному весельчаку и острослову, полагается правильно воспринимать все смешное или даже то, что другим кажется смешным. Яшка глупо улыбался, шмыгал носом и изображал на лице живейший интерес. Наконец не выдержал и Яков. Когда лейтенант отвернулся, он дал стрекача. Ревич спрятался за меня в соломе к сказал:

— Если бы он так знал угломер-квадрант, как все эти ляжки да титьки, цены б ему не было. Хочет нажить дешевый авторитет своего парня.

— Может, просто хочет развлечь.

— Нашел чем развлекать, — скривился Яков и, заметив в моих руках огрызок карандаша, спросил: — Строчишь в газету вторую серию про наш любимый батальонный миномет?

— Да нет. Что-то такое пишу под настроение.

— Дай почитать.

Я не любил показывать неоконченные стихи, сказал, что пока ничего не готово. За окнами уже ползли замысловатые переплетения путей, мелькали низкие коробки пакгаузов, вверху, над крышей вагона, прошумел пешеходный мост, и навстречу эшелону выплыло здание вокзала.

В Тамбове стояли долго. Успели дойти до последнего вагона, в котором, в отличие от всех остальных, ехало не сорок человек, а восемь лошадей. Там нас встретил сияющий Небензя, хлопотавший возле старенькой низкорослой клячи рыжей масти.

— Как назвали лошадушку? — опросил Миша Шаблин.

— Варваркой. Варварка в деревне у моего деда кобылка была. В ее честь.

— Не очень-то походит на Буцефала, — усмехнулся Эдик Пестов.

— Ничего, отойдет наша Варварка, — сказал Небензя, ласково хлопая лошадь по впалому боку. — Ей не меньше чем человеку уход нужен. А уход я обеспечу. Уж будьте уверены. Минометы — это по вашей части, а кобылка — по моей.

Лошадей привезли откуда-то всего за два дня до отправки. На всю роту досталась вот эта одна рыжая кобылка. Старший лейтенант Хаттагов требовал, чтоб нам дали хотя бы еще пару, но разве у интендантов чего выпросишь! Сказали: радуйтесь и этой, больше неоткуда взять.

— Хоть одна, а все божий подарок, — утешал нас Небензя. — Лошадь сейчас тысяч пятьдесят стоит. Попробуй купи!

На первой же остановке после Тамбова к нам поднялся политрук Парфенов. Вида он был явно не военного — щуплый, неказистый, гимнастерка мешком, галифе гармошкой, пояс под весом пистолета наискосок, чуть ли не как портупея, а сам пистолет надо искать где-то возле коленок. Но это был политрук! Живой, остроглазый, требовательный, справедливый, говорил убежденно, мог увлечь.

Увидев политрука, мы повскакали со своих соломенных лежбищ, стали отряхиваться.

— Садитесь в кружок, товарищи, — сказал Парфенов. — Поговорим.

Судя по его суровому лицу и нервно поджатым губам, новости были неважные.

— Так вот, друзья, в Тамбове нас, политруков и политотдельцев, собирал комиссар полка. На Верхнем Дону сложилась очень серьезная обстановка. Положение, можно сказать, критическое. Похоже, что немцам удалось переправиться через Дон и выйти непосредственно к Воронежу…

Парфенов вынул платок из кармана, вытер потный лоб.

— Прорыв фашистов к Воронежу, очевидно, был внезапным, там не оказалось сколько-нибудь значительных наших сил. Сейчас держат оборону несколько батальонов НКВД, курсанты командирских курсов, нестроевики из хозподразделений и армейских складов, легкораненые из госпиталей, милиция, ополченцы. Силы, как видите, ничтожные. Вчера в воздушных налетах на город участвовало тысяча сто самолетов. Воронеж горит.

Иван Чамкин, сидевший ближе всех к политруку, вздохнул:

— Воронеж совсем близко от моей Рязани. А там у меня больная бабушка. Совсем одна…

— Воронеж и от Москвы близко, — сказал Лев Скоморохов.

Политрук положил руку на плечо Чамкина, посмотрел на Скоморохова.

— А Воронеж, друзья, еще ближе от моего дома. Я ведь коренной воронежец, родился, учился, двадцать лет отработал на заводе «Электросигнал». На Придаче живут мои родители, на улице 9 Января остались сейчас жена и двое мальчишек. Если фашисты форсировали Дон у Семилук, то семилукская дорога приведет их прямо на улицу 9 Января. Кто-нибудь из вас знает Воронеж, бывал там?

Никто не отозвался. Виктор Шаповалов сказал:

— Мы в основном Средняя Азия: Алма-Ата, Фрунзе, Самарканд, Ашхабад, Чимкент.

— Землячество довольно далекое, — сказал Парфенов. — Но сейчас, ребята, ваш дом тоже там, в Воронеже. Отдавать Воронеж врагу никак нельзя. На нашу дивизию командование возлагает особые надежды. Задача у нас такая: если успеем, будем оборонять Воронеж; если опоздаем, будем брать его назад.

Политрук Парфенов перебрался к соседям во второй взвод, а мы с Виктором Шаповаловым полезли на крышу: подоспела наша очередь заступать на вахту. Я взял на коленки ручной пулемет, Виктор прилег, рядом, попытался прикурить, отворотясь от ветра.

— Значит, Воронеж, уличные бои, — промолвил Виктор.

— Вчера это мог быть Харьков, Курск, Донбасс. Какая разница?

Виктор посмотрел на меня широкими глазами.

— Неужели ты не понимаешь разницы? Дивизию готовили в лесах и топях — впору нам воевать где-то в Карелии. А нас бы учить прыгать через огонь, лазать по отвесным каменным стенам, ходить по карнизам, забираться в окна верхних этажей.

— Да если надо, и мы с тобой по отвесной стене заберемся. Или ты, вратарь алма-атинского «Динамо», по карнизу не пройдешь?

Виктор махнул рукой.

— Да я не о себе вовсе. Я о нашей дивизии, которая на учениях не очень-то показалась Ворошилову. А завтра в бой…

А пока мы ехали по земле, еще не тронутой войной. С крыши старенького вагона нам открывались картины тихой сельщины. Вокруг разливалось кукурузное море, островками возникали деревни, к самому полотну выбегали беленькие крестьянские домики с резными наличниками на окнах. Было просто невозможно представить, что где-то совсем неподалеку тысяча сто самолетов бомбят беззащитный город, закипают донские переправы и черные танки врываются с Семилукской дороги на улицу 9 Января, где задыхается в огне семья политрука Парфенова…

Но война стремительно мчалась нам навстречу. Едва сгустились сумерки, как заступившие на вахту Эдик Пестов и Толя Фроловский перегнулись к открытому люку и закричали в два голоса:

— Воздух!

Кто-то из них выпустил очередь из ручного пулемета.

Эшелон судорожно дернулся, задние вагоны с лязгом накатились на передние. Не дожидаясь полной остановки, солдаты начали выпрыгивать на насыпь и разбегаться по полю. В багровом небе отчетливо слышался рокот многих моторов. Глухие взрывы оглушили степь. Впереди поднималось слепящее зарево. Вой самолетов утих, но вот он возник снова. Бомбардировщики подходили волна за волной, и в огромном, все разгорающемся костре до полуночи рвались бомбы.