Михаил Лобачев - Дорогой отцов [Роман]

Блиндаж командира полка Елина находился на берегу Волги в расположении третьего батальона. Батальон занимал мельницу на крутом, почти отвесном берегу в ста метрах от Волги. Эта мельница и несколько жилых домов были передним краем обороны и левым флангом армии, на плечи которой возложена оборона города. Враг против вокзала вышел к Волге и пополам разрезал и фронт и город. Центральную и северную части города, протяженностью в двадцать километров, обороняла армия Чуйкова, южную — полки генерала Шумилова. Связь между армиями поддерживалась через левый берег Волги. Линия обороны, занимаемая батальоном, походила на посадочный знак, обращенный своей крестовиной на юг. Крестовина пересекала Смоленскую, Республиканскую, Пензенскую улицы, наглухо закрывала противнику выход на площадь Девятого января. Попытки батальона улучшить свои позиции успеха не имели, и все-таки батальон, прикрывая левый фланг своей армии, не давал гнуться подкове, в которой оказалась армия Чуйкова, прижатая к Волге.

Павла Васильевича, несмотря на все его возражения, отвели в штабную столовую. Молодой повар, взглянув на гостя, подумал: «Старик, видать, вострый и супов разных за свою жизнь выхлебал не одну ротную кухню». Павел Васильевич решительно отказывался от щей и от жареной рыбы. Но повар, зная, что Дубков встретится с полковником и тот непременно спросит, накормлен ли старик, настаивал на своем:

— Я все-таки угощу, папаша.

— К чему такое беспокойство? Я по солдатским дорогам выходил двадцать пять лет. Я сам выпрошу, когда захочу.

Посыльный от полковника пришел за Дубковым близко к полуночи.

В блиндаже Елина стояли две железные койки, прикрытые серым шинельным сукном. Между койками к стенке прикреплен дощатый квадратик из филенчатой двери — это был столик. На нем горела фронтовая лампа-гильза, стояли полевые телефоны. В землянке пахло сырым песком. Павел Васильевич представлял себе Елина невысоким и очень удивился, когда увидел крупного человека с крутым подбородком и проницательными глазами. Полковник окинул Дубкова зорким взглядом.

— Вон вы какой? — с удивленным интересом сказал он. — Прошу садиться.

— Такой, товарищ полковник. Бывший улан, бывший георгиевский кавалер, бывший партизан и красногвардеец.

— Будем знакомы. Полковник Елин.

— Звание и фамилия мне известны, а вот насчет комплекции ошибся. Намного приуменьшил. Как вошел сюда да посмотрел на вас, так подумал, что не на месте землянка. Ступит, думаю, на половичку, и провалится блиндаж.

— Пока тесно живем. Землицы у нас маловато. Скоро на гору поднимемся. Один дом уже отбили у немцев. Дом в четыре этажа, в шестьдесят четыре квартиры. — Полковник вынул из кармана кисет черного бархата. — Очень хорошо, что вы и теперь настоящий солдат. И я с вами буду говорить по-солдатски прямо и откровенно. Нам нужны проводники. Мы имеем отличных разведчиков, но нам пока трудно ориентироваться в городе. Как вы на это посмотрите?

— Я, товарищ полковник, не один. У меня сын инженер. Работал на тракторном, а сейчас командует танками. Товарищ генерал обещал мне похлопотать насчет сына. Сейчас иду туда, на тракторный.

— Хорошо. Буду вас ждать с сыном.

Павел Васильевич отправился в дальний путь. Он шел под крутым, глинистым берегом Волги. «Хорош полковник, а генерал лучше, — думал он. — Не в том дело, что генерал жирно накормил, а в том суть вопроса, что сразу понял, что я за птица. Другой как бы? Потолкуйте, мол, со старым грибом. Узнайте, мол, на что годится этот ржавый гвоздь. Нет, этот генерал с глазом. И главное, без брюшка. Молодой, бравый!»

Чем ближе подходил Павел Васильевич к тракторному, тем звучней и гуще слышались орудийная пальба. И ему казалось, что бой идет на заводском дворе. «Опять, должно быть, в самую кипень попаду». Он на минуту остановился, огляделся вокруг. Берег Волги кишел бойцами.

Они, обливаясь потом, подносили на передовую снаряды, ящики с патронами. От завода к Волге спускались раненые. На горе Павел Васильевич, увидев тяжелораненого бойца, крикнул ему:

— Присядь на минутку. Отдохни.

Боец и Дубков устроились на куске бетонной плиты, выброшенной взрывом из лестничного марша разрушенного дома. Закурили. Павел Васильевич спросил:

— Что немец, сынок?

— Дуром лезет. Бьем, бьем, а он все лезет. Осатанели фашисты.

У нижнего поселка Павел Васильевич внезапно остановился. Перед его глазами над задом взлетело смоляное облако. Это взорвался заводской резервуар с нефтью. Огромное облако, охваченное пламенем, надломилось, рухнуло, и горящая нефть, растекаясь по двору, загудела нестерпимым жаром. Рабочие кинулись тушить пожар. Они преграждали путь горящей нефти землей, железом, кирпичами. Воюя с огнем, они задыхались густой, как хлопья, сажей, опалялись жаром. Полыхающий мазут, прорываясь то в одном, то в другом месте, подплывал к заводским корпусам. Казалось, что с огнем не справиться, но рабочие выиграли бой — пылающую нефть отвели с заводского двора и по горе спустили в Волгу.

К Ивану Егорычу Дубков пробрался с большими трудностями.

— Ну, Иван Егорыч, не будь у меня бумажки от генерала, ни за что я не пробился бы к тебе, — располагался Павел Васильевич возле урчащего танка.

— Это как есть. Спасибо тебе, Павел Васильевич, что в трудный час не забыл дружка, — говорил Иван Егорыч, оглядывая Дубкова дружеским взором. — И я не раз думал о тебе. Рассказывай, откуда ты и что поделывал.

Павел Васильевич коротко поделился всеми новостями, какие носил в себе, какие пережил события, что видели его глаза. О двух вещах он постарался умолчать: о смерти Лексевны и тяжелом ранении Григория, боясь раскрыть перед другом полную правду, поскольку у старика не было уверенности в том, что Григорий выживет. Иван Егорыч, выслушав Дубкова, спросил:

— И сколько же ты наколотил фашистов?

— Было у меня двадцать два патрона. Стрелял в упор. Вот и считай — много или мало я набил. Сейчас туда наши прорвались и закрепились. Не солдаты, а динамит. А генерал какой!

— Плохих генералов к нам не пришлют.

В танковом цехе рабочие похудели, осунулись, их лица стали жестче, суровей. Павел Васильевич сидел на развороченном танке и дивился: «Какая силища здесь. Если бы всем так, а? Боже ты мой, какая силища!» Возле ревущего танка столпились рабочие. Они провожали на фронт своих товарищей.

— Какая силища здесь. Если бы всем так, а? Боже ты мой, какая силища! — Ему самому хотелось влиться в эту трудовую семью, но, помня свое слово, данное генералу, он сказал дружку: — А я ведь за тобой пришел, Иван Егорыч. От генерала.

Лебедев удивленно вскинул свои кустистые брови.

— Чудное ты говоришь, Павел Васильевич. Откуда генерал знает меня?