Михаил Лобачев - Дорогой отцов [Роман]

На другой день Лена получила разрешение на жительство в поселке, получила и записку к военным комендантам Калача и Нижнего Чира с просьбой оказывать студентке Сухоруковой возможную помощь и содействие в выполнении порученного ей дела. А поручение состояло в том, что Лена, вместо поездки в Германию, «согласилась» разыскать студенток-медичек и уговорить их поступить на работу в немецкие госпитали.

В ту же ночь Лена со Степанидой отправились в степь. Они на тележке повезли чабану хлеб, картошку, тыкву. Степанида шла в степь как на праздник. Ей хотелось отдохнуть от беспрерывных сигналов чужих грузовиков. Чабан не раз уговаривал Степаниду переехать к нему в степь, но жена, опасаясь «разору» в доме, день ото дня откладывала переселение.

Не переехала к нему и тогда, когда гитлеровцы переловили у нее всех кур. Степанида, поплакав, пошла тогда к своему деду со своими горем. Дед Фрол на слезы жены не отозвался. Он только свернул цигарку из крепкого самосада и долго дымил, время от времени покряхтывая сердито. Степанида, обиженная таким безразличием к ее горю, упрекнула Фрола за его равнодушие. Тогда Фрол, зло затоптав цигарку, буркнул:

— Куры что — овец слопали.

Степанида кинулась в плетневый закуточек— там было пусто. Заплакала, запричитала. Два дня жила у деда, строгая, молчаливая, постаревшая. Часами сидела у хатки, глядела в степь. Дед больше лежал в избушке, курил и о чем-то думал. Выйдет на часок на воздух, обойдет кошару, повздыхает и опять поплетется в хату, на свою лежанку.

Степанида с Леной шли молча. Дорога была глухая, заброшенная. Ночь стояла темная, прохладная. Идти было хорошо, дышалось легко. Тележка, смазанная автолом, катилась бесшумно. В далеком небе поблескивали неяркие звезды.

— Ну вот, — Степанида вздохнула, — здесь уж можно говорить. — Она остановилась, ощупала поклажу, перетянула веревки, и тележка покатилась дальше. — Дед обрадуется. Начнет бороду теребить — привычка такая. Борода у него до самых глаз. С виду — сурьезный, а душой — рубаха. — Помолчала, потом, повернувшись к девушке, полушепотом спросила — Доченька, ты посланная?

Лена встрепенулась. Она всем сердцем полюбила эту женщину и все же не могла говорить правду, понимая в то же время, что Степанида в неправду не поверит.

— Да, тетушка, посланная, — созналась Лена.

Степанида обняла девушку, всхлипнула.

— Тетушка, верь: Москва стоит, Ленинград стоит, Сталинград — стоит. Ты видишь, сколько у немцев убитых? Кладбище на кладбище.

В далеком небе тихо мерцали звезды. Веял свежий ветерок. Издалека доносился замирающий гул артиллерии. Беспредельна степь, беспределен ночной сумрак, но светло и радостно на душе у Степаниды.

К чабану пришли перед рассветом. Чабан несказанно обрадовался. Степанида, загадочно моргнув деду, вышла из хаты на улицу. Фрол, малость погодя, последовал за женой. Степанида рассказала мужу, кто такая девушка, как попала к ней. Дед похвалил Степаниду.

Утром Лена ушла от хаты подальше в степь.

Степь была безлюдна до самого горизонта. В эту пору в степи паслись большие отары овец, теперь здесь пусто. Хата чабана стояла на одинаковом расстоянии между двумя железными дорогами: Сталинград — Лихая и Сталинград— Тихорецкая. На едва приметной выпуклости степи Лена увидела небольшое бурое пятно. Пятно походило на разрушенный блиндаж — да и был ли он здесь? Судя по немногим окопам, война прошла стороной, по главным направлениям. Лена всматривалась в бурую взгорбинку до усталости. Солнце нагрело землю, потеплило воздух. Лену клонило ко сну. Здесь Фрол и нашел девушку спящей.

— Не дал я тебе поспать, — заботливо промолвил чабан. — Обед Степанида сготовила. Пойдем.

— Спасибо, дедушка Фрол, что разбудили.

Лена спросила у чабана о буром выступе.

Оказалось, что это артиллерийский блиндаж, переоборудованный дедом Фролом в бомбоубежище. Лена расспросила Фрола о ближайших населенных пунктах, о его знакомых и как часто они бывают у него.

— Кроме Степаниды никто не заглядывает, — сказал Фрол.

Лена ближе подошла к чабану.

— Дедушка Фрол, вы в бога верите?

Чабан растерялся. Его спросили такое, чего он не мог бы сказать перед самим господом ботом; бог для него был и не был; он верил в него и не верил. И этот-то разброд всегда для него был мучителен, особенно в тяжелые и трудные минуты жизни, каких было немало. Одним словом, бог для него был на всякий случай.

Лена, увидев, как чабан растерялся, в душе изругала себя за грубое вторжение в его духовный мир. Она, извинившись, сказала, что ей это вовсе не нужно знать и что спросила его об этом это своей глупости. Чабан поверил такому объяснению. Он был доволен, что его потревоженный мир, его внутренние распри остаются при нем и решать их в этот час нет никакой необходимости.

— Вот именно, — согласился чабан. — Пускай бог сам по себе, а мы сами по себе. Ты давай о деле толковать.

— Хорошо, дедушка Фрол. Скажите, вы можете мне помочь в одном деле?

Чабан укоризненно покачал головой.

— А ты думаешь, раз в отступ не подался, так дьяволу заложил свою душу? Нет, доченька, с ними у меня ладу нет. Скажи, какая у тебя во мне нужда?

— Видите ли… — Лена опустила глаза. Помолчала.

— А ты с дедом не хитри, раз пришла ко мне. Дед не любит хитрых.

Лена благодарно взглянула на чабана.

— Одного товарища надо принять на два дня. Можете?

Чабан по давней привычке потеребил густую бороду.

— Где он? — в тихом голосе прозвучало явное согласие.

— Я приведу его, если вы…

Чабан насупился, его немножко обидело то сомнение, с каким говорила Лена.

— И думать не хочу.

— Дедушка Фрол, — Лена снизила голос, — узнают фашисты, не помилуют.

— Ой, испугала! — с упреком воскликнув чабан. — Не дитё я. Семой десяток доходит.

Через три дня к чабану Лена привела бородатого человека средних лет и светловолосого паренька, Петьку Демина, жизнерадостного говоруна. Они принесли с собой ящики — один довольно объемистый, другой — поменьше. Бородатый, взглянув на чабана, сказал хрипловатым баском:

— Проводи нас до своего бомбоубежища.

В землянку отнесли рацию, настроили, и в тот же день партизанское командование через Чуянова получило первые вести от Лебедевой и ее товарищей, а спустя несколько часов разведчики приняли радиограмму, в которой им было указано время для связи. Из степи от деда Фрола в определенное время в Сталинград пошли шифровки.

А спустя несколько дней Лена отправилась в станицу Нижне-Чирскую через Калач и Пятиизбянскую. Такой маршрут в случае успеха давал ей возможность видеть работу вражеской переправы через Дон в Калаче, а станица Пятиизбянская могла стать пристанищем в доме сестры Степаниды. Лена все, что ей надо было знать о сестре, выспросила у Степаниды. Пятиизбянская расселилась на высоком берегу Дона. С горы в ясную погоду далеко просматривалось степное междуречье. Вместе с Леной шел Петька Демин. Он хорошо знал все хутора и станицы, расположенные по Дону. Он проводил Лену до Калача заброшенными полевыми дорогами, а кое-где спрямил дорогу через балки, мимо которых змеились проследки. Не будь у Петьки строгого указания Кузьмича вернуться в отряд к определенному сроку, он, безусловно, проводил бы Лену до самой Пятиизбянской. У него для этого уже и план созрел, как лучше переправиться через Дон. Но и без того ему придется теперь до Кузьмича бежать рысью, чтобы явиться без опоздания. Ему, кроме того, надо забежать к матери, узнать, как она живет.