Вячеслав Кондратьев - На поле овсянниковском [Повести. Рассказы]

И скривил он опять физиономию, опять за живот схватился, махнул напарнику рукой — видишь, приспичило опять, — расстегивая на ходу шинель, стал отходить к машине.

Подошел к заднему борту совсем близко и присел за сосной, делая вид, что оправляется. Брюки-то, конечно, не снял. Это на всякий случай, если увидит кто.

Шофер перестал газовать, двигатель работал уже ровно, без перебоев. Сейчас либо поедет машина, либо выйдет он из кабины.

Напрягся Борька весь, уже ни одной мысли в голове, никаких рассуждений… Заскрежетала включаемая передача, и Борька, словно пружиной какой выкинутый, метнулся к борту, схватился, подтянулся и, перебросив свое тело, плюхнулся во что-то мягкое — весь кузов внутри обит был одеялами, а пол устлан матрацами. Подался он к кабине, зарылся в матрацы и замер…

Но машина не поехала. Упало сердце, прервалось дыхание — неужто провал? Хлопнула дверца, и вроде вышел шофер, но мотор не заглушил. Вот черт! Чего тянет?

С минуты на минуту немцы могут подойти! Тогда конец! Опять замаячили в глазах повешенные.

Сквозь негромкое урчание мотора, обостренным до чрезвычайности слухом, различил Борька шаги шофера вокруг машины и удары ногой о баллоны. Значит, поедет все-таки! Но не тяни ты, подлюга! Скорей! Чего волынишь? Скорей, скорей… Ведь секунды дело решают!

Наконец захлопнулась дверца, включилась передача и машина тронулась… Неужто пронесло? Медленно, руля то в одну, то в другую сторону, видно объезжая другие машины, переваливаясь на ухабах, двигалась она все же…

Еще один страх предстоит — у ворот. Заглянут ли в кузов? Правда, разглядеть его трудно, один матрац на себя навалил, но вдруг?

То в жар, то в холод бросало Борьку, а когда остановилась машина перед воротами, совсем омертвел он… Только не виселица! Буду отбиваться, пусть тут и пристрелят, живым не дамся! Это чуть успокоило.

Услыхал он несколько слов немецких, наверное, доброго пути часовые у ворот шоферу пожелали, и миновали они ворота.

Не сразу отошел Борька… Километров несколько, знать, проехали, прежде чем он стал на человека походить, но ожидаемая радость освобождения пока не приходила к нему — напряжено внутри до предела. Только и разрешил себе вздох полной грудью, да несколько движений руками сделал, чтоб разогнать застывшую кровь. А там опять мысли поскакали — что и как делать дальше?

Ехали они пока нешибко, видно, по лесной дороге. Переваливалась машина с борта на борт, раскачивалась, потом заворачивать стала и после пошла уже ровно и быстро — на большак выехали. Куда теперь завезет, одному богу известно.

Дополз Борька до заднего борта, приоткрыл полог осторожно — верно, большак. Дорога песком посыпана, расчищена. Но сзади, черт бы ее подрал, в метрах пятидесяти едет вслед другая машина. При ней не выскочить Борьке. Правда, выскакивать еще рано, надо подальше отъехать, но вдруг она не к фронту прет, а во Ржев обратно. И еще боялся Борька, что в каком-нибудь большом населенном пункте остановится машина. Куда тогда деваться? Или вдруг подсадит кого шофер в кузов — тоже хана. Надо где-то на ходу выбираться. Но эта машина, будь она неладна, мешает. Хоть бы обогнала. Нет, ровно идет, с такой же скоростью, что и Борькина. А по бокам дороги поля, никуда сразу не спрячешься.

Плитка шоколада, которую спер он в кабине и положил за пазуху, начала таять на груди и, когда вынул, была вся липкая. Отломил Борька третью часть и стал жевать, а остальное в карман шинели положил. Закурить бы после этого, но огня нет, прижечь нечем.

Поспокойнел чуть Борька, только идущая следом машина нервы портила. Подумал он, что совсем дуриком у него побег вышел, почти на авось, без всякого плана получилось и держалось все на каких-то секундах ничтожных. Задержись шофер немного, подойди немцы к его напарнику или к машине — все, лежать Борьке расстрелянному… Один разведчик в его взводе, много старше Борьки, говорил ему не однажды:

— Для тебя война вроде игрушки какой. Пацан ты, вот и везет тебе по глупости…

Повезло и сейчас удивительно, даже не верится. Теперь только надо быть настороже. Во второй раз в плен не угодить.

Видя дорогу только сзади, трудно Борьке ориентироваться, и пополз он к кабине — должно же быть заднее смотровое стекло там. Ощупал обивку и нашел козырек брезентовый, прикрывающий стекло. Приподнял чуть, увидел затылок шофера и кусок дороги впереди — поля все, поля. Как лесок появится — надо соскакивать. А то завезет его эта машина в какое-нибудь немецкое логово. Теперь он к заднему борту подался — не отстает та машина, пропади она пропадом.

План у Борьки созрел приблизительно такой: как выпрыгнет, так сразу с большака в сторону, и искать надо какую-нибудь проселочную дорогу — она его в деревню и выведет. Там, если дадут приют (а в этом он не сомневался), отогреться денек, покормиться, разузнать о местности — и к фронту… Сплошного фронта быть не должно, наступление наше, наверное, продолжается, уж слишком ходко оно пошло. На какую-нибудь прорвавшуюся часть он наткнется, ну, а о дальнейшем задумываться нечего… Лишь бы к своим.

Борька все это обдумывал, а сам по кузову то вперед, то назад метался, пока не заметил впереди лесок… Теперь поворота крутого надо ждать или спуска, за которыми следующая за ними машина скроется. На виду ее прыгать нельзя, заметят непременно и откроют стрельбу, а по глубокому снегу далеко не отбежишь.

Московские ребята в трамваи на остановках не садились и не сходили, все на ходу. Был в этом шик особый, раскачаться на подножке, оттолкнуться резко назад, гася скорость, и спрыгнуть, остановясь сразу, как вкопанный. Так и сейчас, думал Борька, оттолкнуться резко от борта назад надо, но самому быть грудью в движение, а то опрокинешься.

Дорога тем временем нырнула вниз по уклону, потом в гору начала подниматься, и, когда поднялась, задняя машина из глаз скрылась. Тут Борька и спрыгнул. На ногах не удержался, скользко было, растянулся, ушибся малость, но сразу же покатился в сторону и завалился в кювет — там и замер, уткнувшись в снег. Если и увидят немцы, за труп примут, мало ли их по обочинам да по кюветам валяется.

Прогудела мимо машина, обдала песком и снегом из-под колес, и тихо стало. Поднял Борька голову, огляделся — и быстро в придорожный ельник. Но тут еще машина идущая послышалась, и сжался он за этим ельником, переждал. Прошла машина. Прислушался и рванул в лес. Рванул — не так сказано, снег-то выше колен, но старался Борька поскорей. Зашел вглубь — большака и не видно и не слышно. Приостановился, потянулся — вот она, свобода. Наконец-то. Тут и обнаружил, что рукавицу одну потерял, сорвало ее, видимо, с руки, когда прыгал, — жаль, но ничего… Что ж дальше делать?