Дмитрий Холендро - В Крыму [Из записок военного корреспондента]

В 1944 году история словно захотела проверить и показать миру, чего стоят немцы. Теперь они оборонили Сапун-гору. Они использовали все старые укрепления. Они построили много новых. Они говорили: запутаются, не пройдут! Крута, недоступна Сапун-гора.

Но русские брали Измаил!

7 мая начался штурм Сапун-горы. Тысячи орудий загрохотали разом. Пехота пошла в атаку и во многих местах уцепилась за скаты. Кое-где батальоны ворвались в первые траншеи врага. Туда тянули пушки на руках.

К вечеру бой достиг ужасного напряжения — бой за каждый метр на Сапун-горе.

…Пушка сержанта Фролова, маленькая и такая мирная на вид, когда ствол ее и замок одеты в чехлы, стояла в кустарнике. Расчет сидел и курил. Так было до тех пор, пока началась артиллерийская подготовка, и скаты Сапун-горы затянулись клубами дыма и белой пылью. Тогда расчет схватился за лямки и выкатил пушку на позицию, заранее приготовленную в поле среди виноградника, начавшего зеленеть. Наводчик Кравченко навел орудие в дзот и дернул за шнур. Так пушка выдала себя. Немецкий дзот был разбит, но маленькая пушка, показавшаяся в 130 метрах от немецкой траншеи, взбесила врага. Снаряды неистово рвались, разбрасывая мягкие комья земли. Сержант Фролов крикнул расчету:

— В ровики!

— Теперь не дадут жизни, — сказал заряжающий Витков, — раз заметили, то теперь не успокоятся.

Вражеский снаряд приближался со страшным звуком: чах-чах-чах. Все прижались в ровиках друг к другу. Снаряд разорвался у пушки и взметнул вверх столб земли, от которого пахнуло гарью. Тогда наводчик Александр Кравченко выскочил из ровика и кинулся к пушке.

Кто-то крикнул ему — куда ты! — но что ему было до этого, когда он хотел знать, цела ли пушка. И ровики вдруг опустели, все оказались у пушки, она была цела, и сержант Фролов, хрипя, закричал:

— Огонь!

Пушка стреляла.

Фролов знал, что надо бы сменить позицию, но это было сделать нелегко на виду у немцев, а главное — бой не ждал, и ведь все равно они заметят, куда расчет перетянет пушку.

…Ни Фролов, ни кто-либо другой из его расчета не бывал в Севастополе, который называют городом русской славы. Но теперь они дрались за него, как во все годы дрались русские за твердыню Черноморья.

И они шли вперед. А точнее сказать — вверх, на Сапун-гору, штурм которой продолжался два дня — 7 и 8 мая.

Из зеленого кустарника пошли в атаку наши танки. Теперь немцы перенесли огонь на них. Фролов заметил немецкую противотанковую пушку, и она была разбита. Наводчик Кравченко улыбнулся и приподнялся над щитом, чтобы посмотреть, как он ловко попал в немецкую пушку, и в эту секунду осколок ударил его в плечо. Он вскрикнул и присел, глотая воздух, не сумев вздохнуть полной грудью от неожиданности и боли. Товарищи приподняли его и перенесли за щит, кто-то разорвал гимнастерку, а другой сказал:

— Тише, ну, что ты, как медведь! Тише.

— Где санитары? Наверно, командир взвода видел.

Санитары пробрались к пушке. Кравченко унесли. А потом пушку сквозь огонь потянули по Сапун-горе. Пехотинцы помогали расчету. Тянуть пушку было трудно.

— Эту Сапун-гору на всю жизнь запомнишь. Может, у кого есть хоть глоток воды?

На Сапун-горе окопались. Бой шумел вокруг, хотя уже темнело. Одна рота вырвалась на гребень, и там взвился красный флаг. Немцы сопротивлялись отчаянно.

…Месяц спустя после этих дней штурма я видел пушку сержанта Фролова. Три пробоины зияли в ее щите. На замке, лафете, колесах было всего одиннадцать ссадин от осколков вражеских снарядов.

В ту ночь на Сапун-горе замковый Козаченко, самый веселый паренек в расчете, сказал, осмотрев пушку:

— Эх, покарябало как! Уберегла кого-то из нас, родненькая.

Он насчитал на пушке три свежих шрама.

Все остальные ссадины появились во второй день штурма. С утра немцы пошли в контратаки. Пушка помогала пехоте отбиваться. Сначала ранило подносчика Сиротского, он схватился за ногу и виновато посмотрел на бойцов:

— Задело…

Потом уложили в ровик раненого Козаченко. Теперь у пушки осталось двое.

Козаченко старался не стонать. В боку пекло, голова наливалась тяжестью, а то вдруг все тело становилось невесомым, кончики пальцев леденели, и ему казалось, что это конец.

Но вскоре он снова открывал глаза и прислушивался. Пушка стреляла. Тогда он улыбался. Вот опять этот звук: чах-чах-чах. Все равно. Козаченко закрыл глаза.

Пушка стреляла.

Когда она один раз долго молчала, Козаченко встревожился и начал стонать. А мысли неслись в голову: «Нет, теперь, наверно наши, пошли вперед. Теперь Сапун-гору уже можно считать взятой. Ведь как мы тащили сюда пушку, и как мы это быстро сделали. Все тянули за лямки, а я толкал пушку в щит и еще нес камень, подкладывал его под колесо, чтобы пушка не скатывалась вниз, когда все выбивались из сил. Где я взял этот камень? Это командир взвода сказал: не забудьте про камень. Вот она какая, Сапун-гора! Ничего в ней нет страшного… А вдруг меня здесь забудут! Санитары перевязали рану и ушли. Они сказали: сейчас вынести никак нельзя. Сейчас мы только перевязываем. Я не дам себя никуда унести отсюда!»

Снаряд опять разорвался рядом. Где-то застучали пулеметы.

«Нет, теперь немцам не взять назад ни клочка Сапун-горы! Почему вы не стреляете, Фролов? Ведь, наверно, кругом ракеты — пехота просит огня».

Когда сержант Фролов с заряжающим поднесли к пушке снаряды, они увидели, что Козаченко был у замка. Как он выполз из ровика? Он прошептал им:

— Давайте скорее. Видите, наши снова пошли в атаку…

Они вели огонь втроем, пока командир взвода, находившийся впереди с командиром стрелковой роты, не прислал к пушке новых бойцов; потом, когда взяли всю Сапун-гору, подъехала упряжка, а Козаченко уже везли в то время в госпиталь, который размещался где-то возле Байдар. Там была тишина.

…Над Сапун-горой долго висела белая пыль. Немцы бежали, боясь быть отрезанными, когда войска гвардии генерал-лейтенанта Мельника взяли высоту Горная, примыкающую к Сапун-горе у самого моря. Это был решающий момент боя. Все обернулось неожиданно для немцев. Замысел генерала удался. В мыслях он благодарил бойцов.

Сапун-гора опозорила немцев перед историей. Вся их оборона развалилась, а лучшие части побежали. Генерал Альмендингер не смог удержать своих солдат, как нельзя поймать и удержать все листья, когда их гонит ветер.

Кстати, Альмендингер был уже вторым командующим крымской группировки немцев. Его предшественник генерал Енеке был снят Гитлером, потому что не выполнил приказа: «Ни шагу назад. Во что бы то ни стало удержать Крым». Мы отбирали Крым у немцев, их банда разваливалась. Альмендингер удрал в Германию, оставив войскам приказ: «Никому из нас не должна придти в голову даже мысль об отходе с этих позиций».