Григорий Полянкер - Наш добрый друг

– Молодцы! Мы с комполка наблюдали, как вы зверски деретесь. Сегодня представим всех к боевым наградам.

– Служим Советскому Союзу!… – задыхаясь от волнения, воскликнул Самохин и уже хотел было покласть трубку, но комбат задержал его:

– Послушай, мой дорогой. Чуть не забыл: что это у тебя в хозяйстве делается? Я наблюдал за вами… Что за зверь крутится возле вас? Мешает работать… Что, может, зоопарк решили открыть?

По лицу Самохина пробежала ехидная улыбка. Подумав минутку, ответил:

– Это не зверь и не зоопарк. Это Джулька наша. И она никому не мешает, наоборот, помогает.

– Ты что, родной, выпил? Я спрашиваю, что за псина возле вас бегала? Мало фашистских псов имеешь перед собой?

– Нет, комбат, это собака чудесная. На прошлой неделе прибилась к нашему шалашу и чувствует себя неплохо… Подружились…

– Брось эти шутки! – возмутился комбат. – Прогони ее ко всем чертям. Не видишь разве, что нам теперь не до шуток и не до собак?… Только их не хватает… Понял?

– Так точно, понял, но прогнать Джульку никак не можем. Ребята ее полюбили, привыкли. Когда с ней познакомитесь, уверен, тоже полюбите…

– Глупости! О какой любви может теперь идти речь? В каком уставе ты вычитал, что на переднем крае положено держать собак? Война или забава? Тоже придумали…

– Смотря какая редкая собака… – не сдавался Самохин, – такую, как Джулька, можно держать.

– Прошу прекратить болтовню. Прогони ее, чтоб не мешала!

– Наоборот, помогает! Как верный друг служит нам.

– Одно из двух: или ты пьян или спятил… Действуй по уставу!

– Я не пьян и пока не спятил, – огрызнулся Самохин, – может быть, это не по уставу, но Джулька только что так обработала двух немцев… Любо было смотреть…

– Что ты там мелешь? Я позже приду к вам…

Разговор оборвался на полуслове. Взвод занимал боевые места, готовясь встретить новую вражескую атаку. Самохин нервничал, посмотрев на раненых, которых не успел отправить в тыл. Он увидел, как все они, превозмогая боль, прижались с оружием к стенке траншеи, готовясь к бою. Джулька тоже оживилась, вскочила на край траншеи, прижалась к брустверу, вытянувшись во всю длину. Она хотела было броситься навстречу атакующим немцам, но Самохин цыкнул на нее, пригрозил.

– Лежать и ни с места! – крикнул. – Не слыхала, каналья, как мне только что влетело из-за тебя! Лежать! – гаркнул и кивнул на дно траншеи. Джулька, повиляв хвостом, спрыгнула вниз и забилась в уголок.

Она с каким-то удивлением смотрела На Самохина, не понимая, чем его прогневила. Кажется, сегодня ничем не заслужила такого нагоняя…

Мы все смертельно устали. Казалось, новой атаки нам не отбить. Раненые, хоть и стояли на своих местах, но еле держались на ногах. Шика Маргулис был смертельно бледен, из-под бинтов просачивалась кровь, глаза были затуманены. Он весь как-то съежился. Чернее земли стал Доладзе. Его лицо совсем изменилось от боли, его нельзя было узнать. Тяжело дыша, с перевязанной головой стоял дядя Леонтий, опираясь на свое противотанковое ружье.

Сердце Самохина замерло от горечи. Лучшие его ребята вышли из строя. С кем теперь держаться?

Артиллеристы наши, стоявшие за перелеском, дружно ударили по надвигавшейся вражеской цепи и двум машинам, заградили им путь и заставили отползти назад.

Самохин облегченно вздохнул, видя как враг отходит, а значит – вконец обескровленному взводу не придется снова встретиться с ним лицом к лицу.

Ночь наступила незаметно. На обширном поле боя дымились подбитые вражеские танки, блестели под звездным небом осколки, густо покрывшие землю. Казалось, орда разожгла тут и там огромные костры…

Истоптанное солдатскими сапогами, щедро политое кровью поле, исхлестанное гусеницами танков; израненная бомбами, снарядами и минами, покрытая трупами земля выглядела фантастически неправдоподобно и навевала страх.

Предельно уставшие, измученные, насквозь мокрые, мы стояли и смотрели на это чудовищно пылающее и чадящее поле, и казалось – видели кошмарный сон, забыть который никогда не сможем.

Армада фашистских зверей напирала, стремясь задавить нас, уничтожить, испепелить, горы металла обрушив на нас. А мы насмерть стояли на этом поле, зарывшись глубоко в землю, и из последних сил отбивали яростные атаки.

Они не прошли.

И это нам придало сил, помогло не отступить ни на шаг!

В этой самой траншее наша маленькая боевая и дружная семья встретила первую вражью волну, и хотя немало крови тут пролилось, немало пало прекрасных воинов, сердечных, славных, веселых и бесстрашных, но зато мы отомстили за каждого. И здесь, в этой траншее встретили последнюю вражескую волну.

В эту же ночь комбат пришел к нам, привел свежий взвод и сменил нас.

Вместе с ними прибыли врач и несколько санитаров.

На носилках вынесли Шику Маргулиса, Васо Доладзе и дядю Леонтия. Легкораненые тянулись сами за ними. С болью смотрели на Самохина. Он еще больше поседел, постарел, осунулся, но его глаза светились гордостью, что его ребята выстояли.

Пройдя немного, оглянулись, посмотрели на обагренный нашей кровью и потом клочок родной земли, где несколько дней и ночей мы отстаивали его от проклятого врага, низко земле поклонились. Никто бы не поверил, если бы не знал, что мы сумели несколько дней и ночей выстоять под таким адским огнем, что человек вообще способен на такое…

Но мы все перенесли. Правда, дорогой ценой. И теперь, под покровом ночи, отходили в тыл, чтобы привести себя в порядок, передохнуть, залечить боевые раны и снова идти в бой.

Джулька ни на шаг не отставала, бежала за нами, стараясь не затеряться в этом сложном лабиринте перекрестков, тропинок, дорог.

Совсем недавно ее кто-то из нас перебинтовал, но бинты уже опять почернели. Джулька сорвала их, и обнажились ее раны, которые она то и дело на ходу языком зализывала. Задыхаясь от бега, она то и дело останавливалась, оглядывалась и снова бежала за нами, боясь отстать, затеряться в этой ночной неразберихе.

Спустя полчаса, а может быть, чуть больше, спустились в балку, где виднелись санитарные палатки, копошились раненые. Метались врачи, сестры. В палатках шла большая работа. Люди в белых халатах осматривали раненых, перевязывали, определяли кого куда.

В сторонке стояли подводы, застланные соломой. Санитары бережно укладывали на них раненых. Через некоторое время длинный обоз с ранеными бойцами отправился в дальний путь.

Шика Маргулис, дядя Леонтий и Васо Доладзе лежали на одной подводе, прикрытые шинелью, и худощавый рыжеволосый мальчуган с синими глазами, в потрепанной крестьянской свитке, со страхом оглядывался на раненых, когда они стонали, Подхлестывал лошадей, чтобы быстрее шли. Дорога была разбита, и приходилось маневрировать, объезжать воронки и завалы, чтобы подводу меньше трясло. Но не всегда это удавалось. На каждом повороте зияли огромные воронки от бомб и снарядов, все вокруг изрыто, перекопано, изрешечено гусеницами танков и самоходок. И подвода то и дело подскакивала на пересохших буграх, причиняя раненым неимоверные страдания.