Игорь Пчелко - Аджим-Ушкай подземный

Командиры батальонов — подполковник Бурмин, майор Попов, капитан Левицкий по приказу штаба открыли выходы для гражданского населения. Ягунов, Парахин и Ефремов подошли ближе к одному из них. Бочки стояли рядком, сквозь щели струилась вода. Женщины и дети, изнывая от жажды, толпой хлынули на поверхность, пригоршнями начали пить воду. Кто утолил жажду, отходили в сторону. Дети, довольные тем, что напились и видят солнечный свет, ликовали… Вдруг, когда толпа отошла от бочек, грянули пулеметные очереди. Взгорье покрылось сотнями трупов, а немцы все стреляли и стреляли и в тех, кто тянулся к бочкам, и в тех, кто успел напиться.

На вражескую провокацию подземный гарнизон ответил дерзкой вылазкой, коротким, но мощным ударом.

…День был обычным. Свободные от дежурства бойцы добывали воду. Продовольственники чайными ложками распределяли крупу, сахар, отсчитывали мизерные ломтики конины… Раненые ждали высадки десанта. Их понимали: раненые, им особенно хотелось, чтобы именно сегодня, немедленно появились в катакомбах ребята в знакомых маскхалатах, увешанные гранатами. Прислушивались. И будто бы там, наверху, слышался топот ног…

Что произошло в тот день, когда раненые слышали топот на поверхности, рассказывает найденный в катакомбах в 1943 году дневник политрука роты Александра Сарикова. «Грудь мою что-то так сжало, что дышать совсем нечем. Слышу крик, шум, быстро схватился, но было уже поздно.

Человечество всего земного шара, люди всех национальностей! Видели ли вы такую зверскую расправу, какую применяют германские фашисты? Нет! Я заявляю ответственно — история нигде не рассказывает нам о подобных извергах. Они дошли до крайности. Они начали давить людей газами. Полны катакомбы отравляющим дымом. Бедные детишки кричали, звали на помощь своих матерей. Но, увы, они лежали мертвыми на земле, с разорванными на груди рубахами, кровь лилась изо рта.

…Чувствую, что я задыхаюсь, теряю сознание, падаю на землю. Кто-то поднял и потащил к выходу. Пришел в себя. Мне дали противогаз. Теперь быстро к делу — спасать раненых, что были в госпитале…

Белокурая женщина лет 24-х лежала вверх лицом на полу. Я приподнял ее, но безуспешно. Через пять минут она скончалась. Это врач госпиталя. До последнего своего дыхания она спасала больных и теперь она, этот дорогой человек, удушена.

Мир земной! Родина! Мы не забудем зверства людоедов. Живы будем — отомстим за жизнь удушенных газами.

Требуется вода, чтобы смочить марлю и через воду дышать. Но воды нет ни одной капли».

…Газовая атака гитлеровцев длилась восемь часов. Погибли тысячи советских людей, и когда похоронили бойцов, наступила тишина. Она стояла недолго. Ее нарушил боец Степан Чебаненко. Он подошел к проему, увидел небо и заговорил: «К большевикам и всем народам СССР! Я не большой важности человек. Я только коммунист-большевик и гражданин СССР. И если я умру, то пусть помнят и не забывают наши дети, братья и сестры, что эта смерть была борьбой за коммунизм, за дело рабочих и крестьян. Война жестока и еще не кончилась. А все- таки мы победим».

«Победим» — донеслось до слуха батальонного комиссара Парахина. Он поднялся, отыскал взглядом Ягунова:

— Слышишь, Павел Максимович, по-бе-дим!

— Победим, — повторил Ягунов и заметил стоящего напротив старшего сержанта Бочарова. Он командовал минометчиками и был широко известен в подземелье как мастер огня. Рот у него был завязан мокрой тряпкой. Но все отчетливо услышали, что он сказал:

— Заявление в партию принес, товарищ комиссар.

Парахин вздрогнул. У него на глазах появились слезы, схватил Бочарова, обнял и долго не мог разжать руки…

Вечером во всех подразделениях был зачитан приказ Ягунова. В нем говорилось о немедленном сооружении газоубежищ, о колодце, который намечалось отрыть в глубине катакомб. Приказ кончался словами:

«День и ночь блюсти строжайший революционный порядок, как зеницу ока беречь войсковое товарищество. Ни при каких условиях, даже перед лицом смерти, не помышлять о сдаче в плен. Проявление малодушия командование расценивает как измену Родине и будет карать трусов и паникеров по всей строгости революционных законов советского социалистического государства.

Победа или смерть! Другого выхода у нас нет. Да здравствует наша победа! Да здравствует наша Советская Родина.

Смерть немецким оккупантам!»

— Николай Васильевич, — капитан Левицкий положил руку на плечо младшему лейтенанту Ромащенко, — теперь мы стали крепче. — Комбат Левицкий только что вернулся из штаба гарнизона, и ему хотелось поделиться последними новостями. — Создан политотдел гарнизона. Строительство газоубежищ идет вовсю…

— Тут же и камней не было, — засомневался Ромащенко: младший лейтенант считал, что он хорошо знает эти катакомбы, бывал в них несколько раз, еще до наступления немцев попал сюда раненым. Потом отправили в Пятигорск. Просился на передовую. Просьбу его удовлетворили. Едва прибыл в резервный полк, как тут же принял взвод и — в бой. Не повезло, опять ранили. Случилось это уже в разгар событий под Керчью. Его доставили в катакомбы. Бродил по ним, изучал подземные ходы. Газовую атаку перенес в госпитальном отсеке. Хотя раны еще как следует не зажили, но он пришел в батальон. Его зачислили в роту капитана Носова. У капитана на груди орден Красного Знамени за бои на озере Хасан. Носов совсем отощал, и ему, Ромащенко, приходится часто подменять ротного. Нет, он хорошо знает катакомбы, откуда тут строительный камень?

Левицкий подал кусочек конины, сказал:

— На, это твоя доля… Пришел к Ягунову партизан, говорит: я, товарищ командир, и есть Данченко, тот самый, которого вы приказали найти. Сам я не слышал, но мне рассказал об этом Николай Ефремов, порученец Ягунова. Этот Данченко — старый каменотес. Он показал склады готовых камней. Вот и пошла работа, несколько газоубежищ уже готовы, — Левицкий помолчал, потом с облегчением произнес — Данченко показал командованию два тайных выхода из катакомб. Теперь фрицам не будет покоя.

…Несколько дней прорывали подземный ход к колодцу, находившемуся на поверхности, в нескольких десятках метров от центрального входа. Полковник Верушкин Федор Алексеевич, заместитель Ягунова, лежал в госпитале. Когда узнал об этом, поднялся, пришел помочь землекопам. Служил он в Красной Армии со дня ее рождения, окончил Военную академию химической защиты, участвовал в войне против белофиннов, был награжден орденом Красной Звезды.

Он взял лопату и спустился в штольню. Но его помощь и советы уже не потребовались…

В то время, как под землей шла работа по прокладке скрытого подхода к кольцу, старший сержант Женя Бочаров пробрался к колодцу. Немцы вели огонь, и он не мог сразу посмотреть, есть ли в колодце вода. Укрывшись в воронке, Бочаров лежал неподвижно долгие часы. Но вот вражеский огонь прекратился, и тут вдруг к колодцу подбежал гитлеровец. Это был громадного роста ефрейтор, с железным крестом на груди. В короткой схватке Бочаров скрутил немца, связал его веревкой — и мигом к колодцу. И на мгновение оцепенел: колодец был завален трупами…