Юрий Стукалин - Последний защитник Брестской крепости

Кожевников снял поясной ремень и передал Мамочкину винтовку. Он оставался безоружным, но с трехлинейкой против немецкого пулемета все равно делать нечего.

Патрули немцев могли появиться даже на этом берегу, что тоже следовало учесть. Здесь старшина полностью доверял себя Мамочкину. Если тот заметит непрошеных гостей, то либо предупредит Кожевникова условным сигналом, либо сразу откроет огонь.

Кожевников полной грудью втянул утренний воздух, жестом показал Мамочкину готовность и проскользнул в проем, припал к земле, затаился. Первый маневр остался незамеченным с немецкой стороны, и он чуть сдвинулся вперед и снова застыл. Главное сейчас было не спешить, чтобы не выдать своего присутствия.

Потом он медленно, по-пластунски, начал продвигаться к берегу. Вверх взметнулась ракета, старшина вжался в траву. Когда яркая вспышка погасла, Кожевников продвинулся еще на несколько метров вперед. Новая ракета! Старшина замер. Он уже слышал, как плещется вода, накатываясь на берег Буга. Еще немного, и он коснется ее рукой. Желание поторопиться становилось нестерпимым. Обманчивая тишина окутывала, создавала ложное впечатление удачливости. Но за долгие годы службы Кожевников научился терпеть, ждать и не поддаваться волнению.

Наконец, его пальцы коснулись воды. Со всей осторожностью, словно обезвреживая неразорвавшуюся бомбу, старшина опустил в реку фляги. Они наполнялись! Он слышал, как заливается в их алюминиевые горлышки холодная вода, и боялся, что немцы на том берегу услышат. Слабое бульканье казалось ему шумным рокотом бурлящего водопада. Да и туман понемногу рассеивался.

Фляги постепенно тяжелели, уходя под воду по мере наполнения. Когда они скрылись под поверхностью реки, старшина потянул веревку и принялся вытягивать их. Тяжелый, драгоценный груз. В душе он радовался, что все удалось, прошло гладко, но теперь необходимо было доставить это сокровище целым. Сложно не расплескать воду, передвигаясь по-пластунски. Тем более крышки они предусмотрительно сняли — отвинчивание и завинчивание отняло бы слишком много времени. О том, чтобы отпить, утолить жажду самому, он сейчас даже не помышлял. Перед глазами стояла медсестра Женечка с мольбой: «Воды бы раненым…» И мать с грудным младенцем, и боевые товарищи…

Переборов внутренний порыв быстрым броском добежать до лаза в казематы, Кожевников пополз обратно. Но на этот раз ему не повезло.

До входа оставалось метра три, когда раздались крики на другом берегу. Кожевников понял, что его заметили. На пологой поверхности берега он представлял собой великолепную мишень, а потому вскочил на ноги и зигзагами рванул к лазу.

Позади раздался хлопок выстрела, затем застрочил пулемет. Мамочкин пальнул из винтовки, вызывая огонь на себя. Толку от его винтовки против пулемета было мало. Бег на три метра под обстрелом из МГ-34 — огромное расстояние. Но Кожевникову было сейчас наплевать на себя, он думал только о воде, которая выплескивалась из фляжек на гимнастерку. Донести! Хотя бы до лаза! Передать Мамочкину! Пуля больно ужалила его в ногу, и старшина, споткнувшись, повалился лицом вперед. Но, даже падая, он думал о воде и вытянул руки, чтобы не расплескать фляги. Пулеметная очередь вгрызлась в траву возле его головы. Одна пуля со звоном вошла во флягу, прошив ее насквозь. Из отверстий брызнули два фонтанчика.

Внезапно огонь с противоположного берега смолк. По раздававшимся с другого берега ругани и клацанью металла Кожевников догадался, что в пулемете закончилась лента. Судьба благоволила к нему! Давала ему несколько секунд, пока пулеметчики не начнут бить снова!

Стиснув зубы, превозмогая сильную боль в ноге, старшина вскочил и на одном выдохе преодолел опасное расстояние. Пока он бежал, прихрамывая, ему казалось, что спина его сделалась невероятно широкой, великолепной целью и в нее легко попасть с любого расстояния. Он почти физически ощущал, что сейчас сквозь намокшую от липкого пота гимнастерку ему между лопаток войдет немецкая пуля. Но все обошлось.

Кожевников подскочил к спасительному лазу, и руки Мамочкина втащили его внутрь.

— Воду береги, дурак! — закричал ему старшина. — Воду!

К ним уже бежали взволнованные красноармейцы.

— Старшина ранен, — только успел сказать рядовой, как они подхватили Кожевникова и потащили в глубь казематов.

Все смотрели на старшину с нескрываемым изумлением. Может, этими жалкими глотками Кожевников и не спас их, но он дал им надежду. Показал, что можно бороться за свою жизнь и жизнь своих товарищей.

На рассвете солдат погнали собирать убитых. Обычно этим занималась похоронные команды, но трупов по острову было так много, что они не справлялись. Погода стояла жаркая, и тела начинали разлагаться, распространяя по округе зловонный запах.

Матиас злился. Он считал, что, по совести, ему за проявленную ночью храбрость могли бы предоставить хоть какой-то отдых. Ведь это он, Матиас Хорн, своими решительными действиями спас многих солдат и заставил русских отступить. Но всем было наплевать. Пабст, будто забыв обо всем, равнодушно принял назад флягу и отправил их вместе с остальными выносить трупы.

— Ну и гнида же наш лейтенант! — кипел Матиас. — Одно слово — бесчувственная глыба.

— Ладно, пошли, чего уж там, — отозвался Карл.

Вокруг вперемешку лежали тела русских и немецких солдат. От вида мертвецов Матиасу стало дурно. Он много повидал их за эти несколько дней, но его все равно продолжало мутить. Настроение и без того было паршивым, и даже завтрак с горячим кофе и хлебом с малиновым джемом не смог его улучшить.

— Я думал, что тебе после этого дадут Железный крест, — заявил Риммер, когда они с трудом укладывали на носилки тело немецкого солдата. Одна нога мертвеца была согнута в колене, и казалось, что он улегся отдохнуть, если бы не белое, как мел, похожее на маску лицо.

— Дождешься от Глыбы, — сплюнул Хорн, брезгливо вытирая руки о китель.

Риммер перевернул труп мертвого русского, из огромной дыры в голове на землю полилась темно-бурая масса. Матиас зажал нос. Риммер, нисколько не смущаясь, снял с головы покойника пилотку и принялся деловито вытаскивать звездочку.

— Тебе это зачем? — Матиас удивленно посмотрел на приятеля.

Риммер ухмыльнулся, выудил из кармана еще несколько звездочек и, положив к ним новый трофей, с довольным видом протянул руку к Матиасу. На ладони поблескивало штук десять красных звездочек.

Матиас поморщился. Ему стало противно от цинизма приятеля. Все это отдавало нехорошим душком.

— И ты будешь всякий раз снимать их эмблемы и таскать с собой?

— Угу, — спокойно сказал Риммер, снимая звездочку с пилотки другого трупа.