Егор Самойлик - Ветер над сопками

Время шло, а напряженная тишина так и не нарушалась свистом снарядов и глухим ливнем пуль о стены укрепления. Но защитникам ДОТа все еще не верилось, что немцы прекратили пока попытки подавить их сопротивление.

– Неужто все? – вопросительно заерзал глазами боец с саперными петлицами, что сидел до этого бледной, неподвижной фигурой в темном углу.

– А ты сходи у них спроси! – неуместно сострил пехотинец средних лет, что сидел на корточках у прохода к правой амбразуре.

На шутку его никто не отреагировал. Быстро сползла несуразная улыбка и с его лица. Солдат покряхтел, нахмурился и, встав во весь рост, подошел к амбразуре, внимательно разглядывая через нее обозримое пространство.

Речкин сидел молча в общей комнате, обнимая здоровой рукой колени, а раненую держа в повязке, у живота. Под собой он постелил шинель, свернутую в несколько слоев. Так было и мягче, и не студил тело коварный холод от пола. Устав чертовски, он не хотел ни двигаться, ни говорить. Измотанный организм, контузия и рана подавляли волю. Лишь об одном мучили его голову мысли – когда снова попрут на них егеря. Они, конечно, тоже люди, тоже не железные и очень устали, но как много времени отведут они себе для отдыха?

– Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант! – послышался возбужденный голос Николаева. Говорил он шепотом.

Алексей не сразу сообразил – откуда доносится голос. Заметив растерянный взгляд лейтенанта, один из бойцов, что сидели рядом в общей комнате, указал пальцем на тамбур.

Усилием воли Речкин оторвался от нагретого места и, чуть шатаясь, направился к выходу. Ноги, словно ватные, не слушались его, а в глазах все плыло.

Николаев сидел у входной двери на корточках. Ее заперли еще в начале обстрела. Приличная ее толщина и мощные запоры создавали надежную защиту от попыток проникновения извне.

– Ну что? – хмуро кивнул лейтенант, встав рядом с бойцом.

– Вы слышите? – прошептал он, прижав ухо к холодной стали двери.

Речкин, по примеру бойца, прислонил ухо к двери, но кроме шебуршаний, перешептывания солдат и тихого стона кого-то из раненых в ДОТе ничего не слышал.

– Говорят… по-немецки… рядом где-то… – встревоженно округлив и без того большие сине-серые глаза, шепотом процедил Николаев.

Речкин старательно вслушивался еще и еще в мертвенную тишину задверного внешнего мира, но не уловил ни звука. Алексей отстранился от двери и спокойно произнес:

– И что?

– Как – и что? – опешил боец. – Выходит, немцы рядом совсем!

– Конечно, рядом… – сохранял абсолютнейшую невозмутимость лейтенант. – Где ж им теперь быть? Обошли наши позиции и заняли высоту. Так что теперь болтай поменьше и только шепотом! Покуда шепотом общаться будем…

Николаев, обводя ошарашенным взором командира, молчал, отглатывая скачками остроугольного кадыка подступающую к горлу тревогу.

Алексей, понуро опустив голову, прошел грузными, шаркающими шагами в общую комнату. Замерев в самом ее центре, он оглядел присутствующих. В полумраке тесного помещения его усталые, налитые алым цветом глаза с темными впадинами под ними совсем были не видны и больше походили на черные дыры, словно пустые черепные глазницы.

– Немцы на Угловой… Прям за дверью! Говорить мало и шепотом! Вслушиваться внимательно, что снаружи происходит! Думается, что будут пытаться дверь взорвать или же гранатами через амбразуру достать. Пока что так, товарищи, пока что так…

Речкин сделал еще пару неуверенных шагов к стене и томно рухнул всем телом на шинель, закрыв лицо здоровой рукой.

– И долго это «пока» продлится, а, командир? – раздался уже знакомый Речкину сухой, с хрипотцой, голос.

Алексей приподнял голову, не вставая, и глянул в сторону говорившего. Пара по-волчьи колючих глаз впилась в него вопросительным взглядом почти в упор. С неким укором и решительной требовательностью взгляд этот, будто изучая лейтенанта, пристально бороздил по его лицу.

– Сколько мы еще тут просидим? Чего нам ждать, командир? – уже в полный голос вопрошал пехотинец. Он заметно выделялся своей мужицкой зрелостью из остальной ребятни в военной форме и явно чувствовал это. – Ну не молчи! Мне скажи, ребятам всем скажи!

Речкин перевернулся на спину и присел, широко расставив ноги и упираясь в пол здоровой рукой.

– Что-то я не припомню, красноармеец, чтобы мы с вами водку вместе пили! – ощущая, как тело пробирает мелкая дрожь, а к горлу подступает ком, внешне сохраняя спокойствие, ответил Алексей. Назревал конфликт.

– Да уже и не попьем! – резко выдохнув через нос, усмехнулся боец. – Попили свое, теперь настало время подыхать нам! И ты свою гордость зеленую можешь засунуть куда подальше! Мне на нее чихать!

– Следите за словами! – все еще сдерживаясь, процедил сквозь зубы Речкин. Он чувствовал себя крайне неловко и оттого, что все это видят другие бойцы, и от собственного волнения, которое выливалось наружу краснотой щек, и даже от той позы, в которой сидел.

– Ой, да брось, лейтенант! – махнул рукой пехотинец, отвернув лицо от Речкина. – Ты меня еще строевым походить заставь! Войско ушло, а с ним и устав твой тошный ушел!

Алексей подал корпус тела вперед, расстегнул кобуру и вытащил из ее плотных объятий свой «ТТ». Красноармеец повернул голову назад, лишь когда услышал, как щелкнул затвор. Дуло пистолета, слегка подрагивая, смотрело прямо на него. Остальные присутствующие сидели, не шевелясь, словно мраморные.

– Во-первых, товарищ красноармеец, встаньте, когда разговариваете со старшим по воинскому званию! Во-вторых, обращайтесь ко мне на «вы»! И в-третьих, не разводите панику здесь и разговаривайте шепотом! – Речкин говорил спокойно и тихо, с расстановкой, стараясь унять дрожь в голосе. – В ином случае, по законам военного времени, я буду вынужден вас застрелить!

Боец нехотя поднялся. В руках у него по-прежнему была винтовка, но Речкин сделал вид, что это его абсолютно не беспокоит. Он убрал «ТТ» обратно в кобуру, под косым взглядом красноармейца.

– И не надо на меня так смотреть, – продолжал Алексей, опустив пистолет. – Я вам не несговорчивая барышня! И вы здесь не герой, спасший нас от верной гибели, а гонору, точно у отставного комиссара!

Колючий-колючий взор сверлил его, не моргая. Неуютно чувствовал себя лейтенант, даже съежиться хотелось всем телом.

– Или здесь еще такие есть, для кого нет больше ни армии, ни устава? – чуть повысил голос Алексей, всматриваясь в темноту вокруг.

Все молчали. Даже дышали тише и ровнее прежнего.

– Фамилия ваша как? – вновь обратился Речкин к бойцу.

– Макаров.

– Вы меня поняли, Макаров?

– Понял, – процедил себе под нос боец.

– Снова неправильно! – продолжал давить сквозь собственный страх Алексей. – Надо отвечать, как положено! «Есть» или «так точно»!