Владимир Баскаков - Танкисты [Повесть]

Его резко прервал штурмбанфюрер:

— Я вас понял, майор. Сейчас нужны не солдаты, а рыцари. И вот они здесь, перед вами.

Он произнес эту фразу, сделав широкий жест, и остался очень доволен своим экспромтом.

Танкисты устали от боев и лесных маршей, были порядком деморализованы внезапным и стремительным прорывом русских и не оценили должным образом красноречие штурмбанфюрера. Но они поняли, что теперь их жизнями будет распоряжаться этот долговязый эсэсовец в кожаном пальто.

Клейн не очень хорошо представлял себе, как он поведет полк: ведь ему никогда не приходилось служить в боевом строю, тактику знал лишь понаслышке, а танковую не знал вовсе. На местности ориентировался слабо. Одно ему было предельно ясно: любая встреча с русскими грозит катастрофой.

Под вечер танки и бронетранспортеры уперлись в шоссейную магистраль. Ночь провели в лесу. Клейн посылал фельдфебеля и двух солдат в разведку. А утром произошла эта история с Шиллером, пытавшимся дезертировать.

Штурмбанфюрер считал, что пресек измену в зародыше. Пресек решительно. Но надолго ли? Нужна какая-то новая акция, чтобы сплотить этих явно деморализованных и усталых людей.

— Мы будем наступать и возьмем деревню с боем, — сказал он, снова развернув карту.

— Я думаю, что с военной точки зрения это бессмысленно, — спокойно заявил майор Ганзен. — Русские вышли к Одеру. Мы находимся в глубоком тылу.

— Вы предлагаете сдаться? — спросил штурмбанфюрер, пристально глядя на майора.

— Нет, господин штурмбанфюрер, я этого не говорил.

— Мы, — продолжал Клейн, — внезапным ударом займем деревню и уничтожим русский гарнизон. Танки после этого придется ликвидировать; они уже становятся обузой для нас. Затем пересечем шоссе и двинемся вот сюда. — Он поставил на карту ладонь ребром, пальцами в сторону моря, и добавил значительно: — Вы же знаете, майор, что Балтика еще в наших руках. Нет сомнения, что именно оттуда русские получат мощный удар во фланг. Мы будем там в семье победителей.

Последнюю фразу он адресовал уже не майору, на которого давно махнул рукой, а тем пяти офицерам и фельдфебелю, что стояли тут же.

— Вы меня поняли?

Офицеры вскинули к виску два пальца и заспешили к своим машинам.

— А вы, майор, подготовьте план боя и доложите мне через час, — приказал штурмбанфюрер начальнику штаба. Потом, обернувшись к фельдфебелю, брезгливо кивнул на тело убитого солдата: — Сбросьте в канаву. И приходите ко мне.

С опушки леса деревня Химмельпфорт просматривалась хорошо. Над черепичными крышами курились утренние дымки. От деревни веяло миром и покоем.

«Уже приспособились, сволочи. Любезничаете с русскими. Посмотрим, как вы будете вертеться, когда мы ворвемся».

Подошел фельдфебель.

— Деревня большая? — спросил штурмбанфюрер.

— Дворов пятьдесят, фольварк у озера, вилла, церковь.

— Наступать будем через это вот поле, — заключил штурмбанфюрер.

— Танки здесь не пройдут.

— Почему?

— Распутица, вязкая земля, крутые склоны. Лучше уж по дороге.

— Пойдем по дороге.

— Тоже опасно.

— Что такое?

— Они могут перестрелять танки по одному.

— Так что же вы предлагаете?

Фельдфебель молчал.

— И вы запаниковали, фельдфебель, — строго сказал Клейн. — Идите.

Боев проснулся, когда на улице уже рассвело. Камин догорел, но в гостиной жара не спала. За круглым столом сидели Рубинов и полковник в гимнастерке, при ремнях, с сухим продолговатым лицом и четким пробором через всю голову. Боев закрыл глаза, решил еще полежать. Полковника, который сперва показался ему незнакомым, он вспомнил — это же Лебеденко, заместитель по строевой части командира 25-й танковой бригады. Видел его на переправе.

Чудная эта должность — зам по строевой.

В танковых войсках по штату такой нет. Есть просто заместитель командира. Но все по старой памяти, идущей еще с времен довоенной кадровой армии, называют его замом по строевой. И строевой на войне никакой, а он все же зам по строевой. Видно, потому к людям, занимающим эту должность, и отношение какое-то особое. Редко заместитель командира становится командиром. Даже тогда, когда того убивают. Командиром чаще становится начальник штаба, настоящий заместитель по какой хочешь части. Тот даже при командире — и только он один — имеет право отдавать распоряжения от его имени. «Командир приказал» и подпись — начальник штаба такой-то. Заместитель таким правом не пользуется. Его обычно используют на заданиях: посылают расшить пробки на дорогах или уточнить обстановку на самом тяжелом участке, ставят комендантом на переправах.

Боев давно заметил, что заместители командиров по строевой, как правило, очень храбрые офицеры. Они постоянно рискуют и нередко рассчитываются за это кровью, а то и жизнью. Еще в Белоруссии в танковой атаке погиб заместитель командира их корпуса, воевавший добровольцем в Испании. Почему его танк оказался в боевых порядках танкового батальона, так никто и не узнал, — наверное, нужно было по обстановке. А может, вспомнил полковник с Золотою Звездой Героя, имевшей всего двузначный номер, Уэску или Гвадалахару.

Но Боев встречал и таких замов, которые при всей их отчаянной храбрости и твердой воле все же не были на высоте задач современной войны. Командиры бригад, дивизий, корпусов в этот последний военный год были на вершине военного искусства, чувствовали себя хозяевами на поле боя. А вот иным заместителям их этого не хватало.

Боев не знал послужного списка Лебеденко, но без труда угадывал в нем кадрового служаку. За плечами, наверно, и гражданская война, и киевские или белорусские маневры, и страшное начало этой войны.

И он не ошибся. Полковник Иван Лукич Лебеденко действительно пришел в Красную Армию весной восемнадцатого года, споров с гимнастерки погоны с унтер-офицерскими лычками. Твердо знал солдатскую службу — строй, ружейные приемы, рубку лозы и другие премудрости, без которых нельзя было и шагу ступить в гвардейском драгунском полку. В дивизии червонных казаков Виталия Примакова ему доверили сперва эскадрон, а потом и полк. Впрочем, приказа о назначении командиром полка не было; по приказу значился он помощником, он заменял командира, выбывшего по ранению, в самых главных боях под Киевом и Житомиром.

После гражданской войны Ивану Лукичу пришлось трудновато: не хватало грамотешки. Ведь до солдатчины-то он успел окончить только неполных два класса церковноприходской школы. Но, став краскомом, с упорством изучал политграмоту, ночами конспектировал «Капитал» Маркса, труды Клаузевица и Франца Меринга, статьи из военных журналов, приходивших в гарнизонную библиотеку. Потом учился в кавшколе для старшего начсостава, затем, уже в тридцатые годы, — на бесконечных курсах переподготовки. Тут снова приходилось штудировать и первоисточники, и учебники.