Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

С того берега прибежал повар Хохолков; юркий и сухонький, словно похудевший от постоянного недоедания, он мышкой прошмыгнул по мосту, сильно кренясь набок от тяжести ведра. Он поставил ведро, полное каши, у ног старшины.

- Вот все, что осталось, - доложил Хохолков и облегченно вздохнул, точно был очень доволен, что расстался наконец с кухней, с лошадьми. Оня Свидлер даже прослезился от умиления.

- Хохолок, дорогой!.. Уцелел!.. - растроганно приговаривал Оня, ощупывая Хохолкова, стискивая ему плечи. - И кашу принес!..

- Я за водой бегал, когда ахнула бомба, - выпалил повар, чуть запинаясь, растирая ладонь, натертую дужкой ведра. - Меня обдало жаром и отшвырнуло легонько, словно я и не человек, мушка какая или щепочка… Полежал немножко, будто задремал, а потом встал; в голове до сих пор трещит что-то, скрипит… На месте стоянки, гляжу, яма, повозки на боку, колесо на оси еще крутится, лошади наповал, суворовской кобылы не досчитался… Кухню откинуло и перевернуло. Я выскреб из нее остатки каши и - сюда. - Он покосился на ведро, добавил тише: - Если на зубах захрустит, так это ничего, с песочком собирал… - Хохолков с решимостью повернулся ко мне. - Товарищ лейтенант, мне одному там (он пренебрежительно кивнул в сторону того берега) службы нет… - Было в нем, в этом маленьком поваре, что-то забавное, трогательное и задиристое, как в молоденьком петушке. Я невольно улыбнулся ему; он ответил веселой, чуть смущенной улыбкой. - Отмахался половником, за гранату возьмусь…

- Помогай старшине, - сказал я.

Оня Свидлер тотчас заторопил его:

- Беги раздай кашу и тем же аллюром назад!..

Хохолков схватился за ведро. Прокофий, задержав его, попросил:

- Для меня оставь на дне ведерка. Не забудь, Хохолок… И считай меня за двоих…

Самолеты налетали еще два раза. Но бомбили давно переправившиеся через реку и отходящие в восточном направлении наши части, стремясь истрепать их прежде, чем они займут прочные оборонительные линии… Вражеские штурмовики кружились и над холмами.

С высот, короткими перебежками скатывались едва различимые фигурки людей. Они задерживались на минуту, стреляли, дымки вспыхивали белыми одуванчиками и исчезали.

С левого берега били еще уцелевшие пушки. Через наши головы летели, с воем ввинчиваясь в воздух, снаряды, рвались где-то за буграми.

В полдень, осторожно прокравшись по мосту, в роту пришел майор Языков, толстенький, запаренный; круглое, с туго налитыми щеками лицо его было, как и вчера, залито потом, и он, разговаривая, так же раздраженно встряхивал головой, разбрызгивая соленые капли.

- Как у вас? - Он с надеждой поглядел бледными навыкате глазами сперва на меня, затем на политрука Щукина.

- Нормально. - Щукин кивнул на бойцов, прижавшихся к земляной береговой стенке.

Наши войска, скатившись с холмов, отступали к реке.

- Переправу оборонять до последнего вздоха!.. - выпалил майор Языков, остановив на мне взгляд. - Вас будут поддерживать две батареи. - Вздрогнув от близкого разрыва мины, он, привстав на носки, ткнулся мокрым лицом мне в ухо, прошептал сдавленно: - В случае чего переправу взорвать! Хоть у меня на том берегу и подготовлены подрывники, но всякое может случиться…

- Чем взрывать? - Отодвинувшись от майора, я показал на пустые ящики из-под патронов, на несколько гранат, оставленных Оней Свидлером про запас.

Майор, стряхнув с тугих щек едучие капли, вдруг возвысил как-то сразу отвердевший голос:

- Чем хотите - злостью своей взрывайте! - Он как будто вырос на наших глазах. - Переправа не должна достаться врагу исправной. Уходить будете последними! - выкрикнул он резко и визгливо, как бы заглушая в себе жалость к нам: знал, мы были обречены на гибель.

По мосту, белея повязками, прошли раненые. А вслед за ними повалили красноармейцы, выбитые с высот.

- Гляди, удирают на рысях! - с насмешливым осуждением заметил Чертыханов и на всякий случай снял с шеи автомат.

- Задержи их, - сказал Щукин спокойным, почти равнодушным и каким-то осевшим голосом. - Всех положить в оборону.

- Да, в оборону! - подхватил майор Языков; он вскарабкался в порыве решительности по насыпи, выскочил на настил и торопливо выхватил из кобуры пистолет. Чертыханов с автоматом и повар Хохолков с гранатой встали рядом с ним.

Бойцы, с такой надеждой стремившиеся к спасительной переправе, вдруг наткнулись на непредвиденный заслон, остановились в недоумении.

- В оборону! - срывающимся, отчаянным голосом крикнул майор Языков, расходуя последние остатки своего мужества и подкрепляя слова выстрелом вверх. - Марш в оборону! Все! Живо!

Подбежавшие к мосту красноармейцы растерянно оглядывались то назад, где по всей пойме рассыпались люди и трескуче хлопали мины, то на майора, стоявшего между Хохолковым и Чертыхановым в самой беспощадной решительности, то на цепочку бойцов, приткнувшуюся к обрыву, на Суздальцева и Бурсака за пулеметом, угрожающе направленным на них, в лицо. Они не знали, что предпринять: кинуться ли на мост и, отшвырнув майора с двумя бойцами, перемахнуть на тот берег или встать в цепь.

Коренастый, крепкий парень с широкими скулами и мрачным взглядом больших темных глаз переложил винтовку из левой руки в правую и, протолкавшись сквозь кучку бойцов, подступил к майору.

- Почему не пускаете? Вы идите туда, - резким жестом, не глядя, ткнул в сторону высот, - там фашиста не пускайте!

Мы с политруком Щукиным поспешили на помощь майору: толпа жаждущих перебраться на спасительный берег все увеличивалась. Я взглянул в темные, налитые тоской и страхом глаза коренастого бойца, на его широкие скулы, туго обтянутые коричневой, точно обожженной кожей, на белые от сухости и жажды губы в трещинах и подумал с жалостью и сочувствием: «Ох, повидал виды парень!..»

- Вы там стояли, а мы стояли в другом месте и здесь собираемся постоять!.. - Я с усилием усмирял в себе волнение. Боец смотрел на меня в упор, но, казалось, не видел меня? и не понимал, что я ему говорил. Он вдруг рванулся с места, перемахнул через перила, съехал на заду по насыпи и, бросив винтовку, метнулся к реке.

Сержант Сычугов, злой, как черт, - очевидно, еще сильнее болели зубы, - пересек ему путь, обхватил его поперек туловища и приподнял.

- Куда?

- Пусти! - взмолился боец, сдавленный, как обручем, неимоверной силы руками Сычугова. - Дай глоток воды!.. Умру!..

Сычугов на секунду растерялся, удивленно пошевелил лохматыми бровями, понял смысл просьбы и, позабыв выпустить бойца из рук, пошел с ним к реке. Боец забрел по колено в воду и, наклонившись, сложив ладони ковшом, жадно, по-собачьи стал пить; при каждом глотке сильное тело его сотрясалось; оставшуюся в пригоршне воду он плескал себе на лицо и голову, с облегчением отдувался и фыркал… Сычугов мрачно, с сочувствием наблюдал за ним. Боец распрямился и вздохнул, точно сбросил тяжкую кладь, и, чуть покачиваясь, слабо и смущенно улыбаясь - трещины на губах мешали смеяться, - вышел на берег, подобрал винтовку.