Александр Андреев - Очень хочется жить. Повесть

Щукин, разозлившись, схватил тяжелый кувшин и с размаху брякнул его о столб изгороди, в стороны полетели брызги и черепки. И сразу потянуло терпкой, захватывающей дыхание пряностью.

- Чую, первач был - огонь, - отметил Чертыханов, принюхиваясь. - Не повезло вам, ребята…

- Как это все называется? - строго сказал Щукин, обращаясь к бойцам. - И вы воины, защитники Отечества? Мародеры, вот вы кто!.. - Бойцы, вымытые и выбритые, стояли перед ним навытяжку.

- Помещение привести в порядок, - сказал я. - Без приказания никуда не отлучаться. А задумаете уйти, уйдете, все равно не скроетесь - найдем. И тогда разговор будет другой.

- Разве мы уходим, товарищ лейтенант, - мрачно отозвался Гривастов. - Плутали, плутали одни по деревням и лесам и вот пристали тут… - Он провел пальцем по грубо сделанному шву. - Нас самих мутило от такой жизни.

- Вы в каком полку воевали?

- Мы все из двенадцатого полка. На Березине разбили нас…

- Сержанта Корытова знали?

- А как же! - Бойцы оживились. - Он был связным нашего комбата…

- Он погиб, - сказал я. - На нем мы нашли знамя вашего полка. Оно теперь у нас. - Пятеро бойцов замерли, вытянувшись. Вы кем служили в полку? - спросил я крайнего.

- Я и вот сержант Кочетовский - из полковой разведки. - Гривастов кивнул на соседа, стройного бойца с узким лицом; тонкий прямой нос с нервно вздрагивающими ноздрями, острый раздвоенный подбородок, острые злые усики в ниточку и хищно прижмуренные светлые глаза наводили на мысль о коварном и немилосердном характере - у такого рука не дрогнет. - Остальные рядовые первой роты второго батальона: Хвостищев, Стома и Порошин, - небрежно прибавил Гривастов.

- Разведчики - это хорошо, - обрадовался я. - Разведчики нам пригодятся… Сержант Гривастов, после уборки дома приведите оружие в порядок, назначьте двоих в караул, по очереди… Задерживайте всех, кто будет идти мимо или подойдет к дому…

Через час в избе пахло вымытым полом, разварной картошкой и бараниной. Старый лесник Федот Федотович Лысиков понял, очевидно, что своеволию жильцов пришел конец, что домишко его не спалят спьяну, и повеселел; он сам, по своей воле, выделил нам ярку, которую Чертыханов прирезал; достал кружки и чашки, суетливо и услужливо бегал из дома на огород, потом на двор, в погреб, опять в дом - готовил ужин. Прокофий угостил старика и бойцов остатками меда; из нас никто, кроме Васи, его не ел. Мы ужинали при тусклом, умирающем свете керосиновой лампы, плотно занавесив окошки. Присутствие среди нас Федота Федотовича и Васи создавало обстановку тихого и мирного вечера; война шла стороной, по большакам, даже отзвуков не докатывалось сюда.

После ужина Чертыханов протяжно, с подвывом зевнул, широко распахнув зубастый рот, отрешенно поскреб грудь и грохнулся на пол, сонно проворчав:

- Разрешите отлучиться минут на шестьсот… Подальше от грешной землицы… - И тут же уснул. Возле него свернулся в клубочек Вася Ежик. Федот Федотович по привычке забрался на печь…

Я еще не успел задремать, когда за дверью Гривастов, встав на пост, окликнул кого-то. Я сейчас же вышел. У крыльца перед Гривастовым стояли четверо бойцов.

- Переночевать просятся, товарищ лейтенант, - доложил сержант.

Я спросил вновь прибывших, кто они такие, какой части, откуда идут, велел выдать им еду, оставшуюся от ужина.

- Располагайтесь кто где может. Завтра разберемся…

Я отошел от избы и остановился посреди поляны. Ночь стояла ясная и звонкая. Серебряным стругом, разрезая белые облачные буруны, плыл в небе месяц, молодой и стремительный, окатывал поляну холодными светящимися брызгами. Лес оцепенел, скованный хрупкой стеклянной тишиной. Выходивший изо рта пар долго дрожал перед глазами, блестя и не тая. Густые тени тяжело легли на росистую траву. Я вольно, облегченно вздохнул, словно этот заколдованный светом лес, эта свежесть, этот полумесяц и летящие ему навстречу рваные облака пообещали мне удачу.

Но боль, вызванная встречей и расставанием с Ниной, не унималась. В эту лунную ночь боль ощущалась еще острее. Много выпало на долю человеческую иссушающих душу тревог и страданий. Но страдания влюбленных, которых разлучили и которым, возможно, не суждено больше свидеться, не измерить никакими мерами. Нина, жена моя! Нам бы плыть сейчас в эту лунную ночь на пароходе по Волге, по выкованной месяцем серебряной дороге, слушать ласковые всплески волн, мечтать о сыне… А тут глухие леса… Над нашей любовью повисло багровое от пожарищ небо.

Я медленно вернулся в домик.

Сквозь сон я еще несколько раз слышал краткие, предупреждающие окрики часового; за ночь к нашей избе прибилось еще девять человек. А на рассвете, когда, казалось, над самым ухом пропел и поднял меня с постели беспечный и голосистый петух, я, выглянув в окошко, увидел на другом конце поляны человека, перетянутого крест-накрест ремнями. Эти ремни напомнили мне о лейтенанте Стоюнине. Я выбежал на крылечко. Это был действительно он. Стоюнин меня тоже узнал, но, считая всякие эмоциональные порывы недостатком воспитания, шел ко мне сдержанным шагом; только по глазам его я видел, что он был рад встрече.

- Ракитин! - сказал Стоюнин, крепко, до боли сжимая мою ладонь. - Вот не ожидал! Я был уверен, что вы погибли… - Я пожал плечами, как бы говоря: что, мол, вы раньше времени меня хороните?.. Он смутился. - Извините, но у меня все время было такое ощущение… Очень рад, что вижу вас… - Стоюнин поглядел на избушку, на часового, расхаживающего вдоль изгороди. - Много вас?

- Порядочно, - ответил я, скрывая иронию.

- Так принимайте и нас. - Он заложил за ремни снаряжения большие пальцы, оглянулся назад, на лес. - Люди выдумали на беду себе всяческие предрассудки, один из них преследует меня всю дорогу: число тринадцать. Понимаете, у меня двенадцать бойцов, и я тринадцатый. Я не могу отвязаться от мысли, что нашу «чертову дюжину» обязательно постигнет несчастье. А несчастье на войне, сами знаете, какого цвета. Черней нет… Сейчас приведу.

Я задержал его.

- Расскажите, куда вы девались после того, как вы мне сказали, чтобы я со своей ротой отступал в направлении Рогожки?

- Тоже отступили. - Стоюнин посмотрел на меня изумленно, очевидно считая меня наивным. - А потом попали на заградотряд. Были брошены навстречу полку «Великой Германии», пощипали его немного и были разбиты. Я не понимаю, почему вы спрашиваете… Наверно, не от хорошей жизни мы очутились здесь… У меня из старых, батальонных, два связиста и два связных, остальные из других подразделений. Днепр соединил…

Он поспешно вернулся в лес и неожиданно для меня свистнул, заложив в рот два пальца. Ему отозвались таким же свистом. Вскоре его бойцы, окружив избушку, шумно знакомились с нашими бойцами.