Александр Пересвет - Вира Кровью

Но при чём тут тогда иностранцы? Зачем их к этим-то привезли, то ли инструкторам, то ли наёмникам? Логичнее было в Киев вести! Или куда тут таких полезных для пропаганды пленных возят…

За столом, между тем, стали говорить чуточку громче, и благодаря тому не сделанному назад шагу Александр начал разбирать отдельные слова. Разговор, судя по всему, выходил для «айдаровца» разочаровывающий. Лицо того всё больше мрачнело.

— No… — доносилось до Молчанова гнусаво-американское. — …don`t need… civilians… reason… bucks… too much…

Да он что, продать нас, что ли, хочет? Ну, дела-а!

Видимо, узрев по изменившемуся лицу Александра, что он нечто уловил, боевик рявкнул на конвоиров, приказав вывести задержанных из помещения. Те с удовольствием напялили им мешки на головы и пинками выгнали пленников.

Ну дела… Их, значит, завезли в лагерь наёмников или сразу к иностранным кураторам. И пытались продать. Украинский нацист иначе не умеет. Разве что самый идейный?

Но на кой чёрт они иностранцам? Те своего пребывания тут не выпячивают. Не вылезут же они на прессу с пленными русскими писателями?

Бред… Стоп!

Наёмники наверняка догадались, что засветились перед русскими. Значит?

Значит, живыми нас отсюда не выпустят…

Он снова покатал эту мысль в мозгах. Ничего особенного при этом не испытал, видать, и вправду уже свыкся.

Допустим и другой вариант: их рассчитывают сломить так, что об иностранных наёмниках на укропской стороне они уже не заикнутся.

Свой «законный» удар по рёбрам Александр получил при посадке в машину. Видать, тот «айдаровец» с хвостиком вышел из штаба наёмников не в лучшем настроении. Не удалось торгануть.

— Ладно, давайте этих к нам, на пансионат. Там поговорим с ними, поучим, как правильно отвечать надо…

— Может, в Половинкино? — заикнулся один из конвоиров. — Там это, подвал надёжнее. Опять же — штаб…

— Завтра отвезём, — отрезал вожак. — То наше дело, чуешь? А в штабе жадных дюже много. Наложат лапу на наш товар, и тю-тю. А я сам на них заработать хочу.

Хм, усмехнулся про себя Александр, предположение о торговле оказалось верным. Как бы теперь не захотели продать их на органы, коли живыми не удалось. Было такое, находили на освобождённых от карателей территориях трупы находили с вырезанными органами.

Нет, лично он староват уже для подобной роли. Да с его-то профессией от печени слёзы, небось, остались…

«Хвостатый», впрочем, уже разъяснял своему бойцу:

— Ладно, не удалось втюхать западникам, — завтра их в Киев загоню. Там немало хлопцев, кому свеженькие москали нужны, хоть сто раз писатели. Ещё и лучше: боевики сепарские надоели всем, а тут живые кацапские писатели, в нападении на нас за жопу взяты. И не хрен их в штаб вести. Там СБУшники стукнут своим — и заберут наш товар бесплатно. Понял?

— А ты тут уши не распускай, — Александр почувствовал удар по загривку. — Для того и говорю при вас тоже, чтобы знали свою роль на будущее. Жить хотите — по-моему делать будете. Что велю. А хотя вам и делать ничего не надо, просто подтверждать будете, что вас спросят. Тогда целенькие и даже здоровенькие в Киев поедете.

А будете выделываться да ломаться — так мы вам на все ваши ломаки своими ответим. Только для вас это больно получится. Очень. За каждый отказ сотрудничать по кости ломать будем. А потом всё равно в Киев продадим. Для камеры неважно, что у вас рёбра и ноги переломаны. Усадят вас в кресла и улыбаться ещё заставят. А потом — хоть на инвалидном выкатят.

Да, это было, пожалуй, пострашнее того, уже преодолённого страха смерти. Страх позора.

Пожалуй, хорошо даже, что на голове мешок. Не досталось карателю нацистскому испытать торжества, не увидел он отчаяния на лице «москаля»…

— Про нас знают, — справился с собою Александр. — Куда поехали… Узнают, как всё было…

Ещё удар.

— Вот умеешь же ты, дядя, настроение портить, — почти безмятежно произнёс «айдаровец». — Ты сейчас по краешку самому жизни идёшь, а мне возражаешь. Счастье твоё, что добрый я, потому что всё равно на вас заработаю. А что узнают — так это ж потом будет. Когда вы уже своё отработаете на мой бизнес. Ну, на наш с хлопцами, — поправился он, чтобы не терять бандитского авторитета в глазах своих подельников.

— Та пускай сто раз узнают, что как было, — продолжил он лениво. — Важно одно: признание ваше в нужный момент. А через месяц-другой кто вас вспомнит с вашими опровержениями? Ты тут не один такой весь из себя журналист. Я тоже профессионал в этом деле. Хоть и не из Москвы вашей поганой, но целой газетой в Луганске руководил. Пока вы тут, русня проклятая, не начали в свою «русскую весну» играть. Так что не надейся, кацап. Всё сделаете как надо. А как мы это организовали, неважно. Война всё спишет! И каким способом ты добился, чтобы враги работали на тебя, неважно.

Ладно, задолбал ты меня, — вдруг озлился «журналист». — Покурили, поболтали — и хватит. Пакуйте их, хлопцы, а то вон друзья наши уже косятся. Везём до нас. А там поглядим, как эти москалики извиваться будут, чтобы мы дозволили им наши ботинки облизать…

С бандитами Лысого расстались по-братски или, точнее, по-братански, как у подобного контингента принято. Доехали с ними до поворота на Тошковку. Там должна была ждать связь от контрабандистов Сто первого. С машиной. С чистыми украинскими номерами.

Самый напряжённый момент был при пересечении украинского блок-поста. Хотя Лысый сделал всё, как обещал, и за рулём бусика, а также рядом с водителем сидели его хорошо проинструктированные «замом» Лысого бандюжата, достаточно было любой случайности, чтобы всё сорвалось.

Алексей Кравченко не любил случайностей. И ещё он не любил доверяться незнакомым людям в боевой работе. А здесь было именно это: на задание — с незнакомыми людьми, которым не доверял…

Но вот теперь Буран сидел в глубине лысовского бусика, из всех сил изображая беззаботность, пока сопровождающий их бандит обменивался приветами со сторожащими блок-пост укропами. Приветы, надо полагать, носили вполне финансовый характер, поскольку звучали слова: «Да, сам обещал… Как обычно, двадцатого… Не, ну я-то не лезу в такие дела… Моё дело — пропуск на машину получить… Ладно, пучком, давай, сам не пропадай!».

Чёрт его знает, какие смыслы могли таиться в этом диалоге. Может, сейчас рванут дверь в сторону, наставят оружие и потребуют выходить. И — амба. Жизнь-то свою они продадут дорого, это без вопросов. И шушеры этой блок-постовой ляжет много. Но задание останется невыполненным.

Алексей старательно улыбался, слушая совсем распоясавшегося в артистизме Шрека, который рассказывал очередную байку из своего богатого опыта криворожского «пацана».