Александр Пересвет - Вира Кровью

По результатам сей исследовательской деятельности было установлено, что укропы службу тянут как попало, разгильдяют вовсю, за периметром не следят и вообще разговаривают громко и нечётко. Что может означать дополнительное нарушение устава внутренней и караульной службы вследствие употреблённых внутрь организма спиртосодержащих напитков. Причём нарушение систематическое — судя по тому, что оно запросто происходит в карауле. Да и когда укропы на этой войне трезвыми бывают?

И вот когда оставалось только всем этим воспользоваться в условиях не более сложных, нежели в сержантской учебке, и Еланец уже подполз на дистанцию броска, к фактически упакованному уже часовому, вывалился из двери пансионата второй с криком: «Дай курыть!».

Нет, ну где логика, а? Как раз тот, что в помещении, должен себе иметь сигареты в заначке, а вот тот, кто снаружи, обязан бдить в ночную тьму и мечтать смениться с поста. Тем более что в ночь подморозило, а это чучело стоит в простом бушлате.

Нет, Донбасс, конечно, далеко не Новосибирск, где иной раз в карауле тулуп так заиндевеет, что кажется — подожми ноги, и так и останешься в нём висеть, стоящем колоколом. Но и тут январь месяц — он не май ни фига. Так берцы такой часовой в караулке снимет после смены — а яйца из штанин вывалятся. И по полу загремят.

И вот вам картина маслом! Вместо одного замёрзшего и потому ни на что не смотрящего часового стоят два урода посреди двора, курят и треплются по-украински о каких-то выплатах, которые им должны, но когда дадут и дадут ли — «це пытання». А Витька во всём гражданском лежит в пяти шагах от дорожки и ни хрена с фоном не сливается!

Вот, сука, прав был майор Передистый, когда говорил: «Устав есть закон военнослужащего! Его соблюдение — долг, его нарушение — смерть!». Этим хохлам что, устав не писан? Добровольцы, блин, волонтёры хреновы!

И не подстрелишь их просто так — вон, в здании пара окон светится. Не спит кто-то. А кому не спится в ночь глухую, если он находится в расположении воинской части? Правильно, дневальному, дежурному по роте… И какому-нибудь офицерскому… ладно, уроду. Который то ли пьёт в кругу сослуживцев. А значит, дойдя до кондиции, пойдёт проверять боеготовность вверенного подразделения. Либо просто по жизни из штанов выпрыгун и сейчас, оставленный на хозяйстве в качестве дежурного офицера, выжидает ночи поглубже, чтобы с кайфом навалиться на задремавшего дневального.

Картинкой вспомнилось, как в училище их как-то вот подобного градуса офицеры погнали воевать с Китаем…

— Рота. Подъём! Тревога!

Дневальный орёт так истошно, будто попал в руки банды гомосексуалистов.

Обратный путь из брянского лета, квартирки на улице Ново-Советской и от девочки, которая сидит напротив тебя в коротеньком халатике, открывающем зелёные трусики, на стылый пол казармы в зимнем Новосибирске занимает десятую долю секунды. Взлетают синие птицы одеял, белые призраки курсантских тел низвергаются с коек, десятки пяток выбивают дробь, приземляясь на холодный пол, дыхание и кряхтение сухих глоток,— тревога, рота, твою мать!

Быстро! Будущих офицеров учили очень быстро строиться по тревоге. Отделенный сержант Ганыш ещё не прочистил горлышко со сна, а курсант Кравченко — шапка на голове — уже в штанах. Ещё полсекунды — обе ноги сразу нырь в сапожки! Гимнастёрку в один рукав, подхватил ремень и бегом к выходу из казармы, на ходу просовывая руку во второй рукав и застёгивая ремень и пуговицы.

За 15 секунд взвод в строй становится! Только для чего это надо? Неисповедимы пути военного разума…

Голос ротного подгоняет:

— Быстрей, воины, мать вашу! Бушлаты, рукавицы надеть!

И:

— Открыть ружпарк!

Опа! Что-то серьёзное! Три часа ночи — непохоже, чтобы на стрельбище собирались…

Обидно было, помнится, в самом начале службы расставаться с иллюзией. Но, оказалось, это только в кино так солдатики оружие расхватывают — по порядку, автомат за автоматом, как на конвейере. На самом деле перед курсантом сейчас только одна богиня мысли летает: скорее взять, что надо, и в строй! Потому в ружпарке — толчея: один рвётся к пирамиде за своим автоматом, а другой уже бежит от неё, третий им двоим мешает, подсумок хватает, четвёртый в дверях с пятым сталкивается…

А ротный с замполитом, который по воспитательной, но которого звали по-старому, стояли уже нетерпеливо в хрустящей снежной ночи, когда перед ними постепенно затихали, выстаиваясь, курсантские шеренги.

Отцы-командиры брезгливо кривили губы и начали своё сообщение с определения, откуда эти недотырки курсантские все появились. Никакого открытия в биологии, они, впрочем, не сделали. Впрочем, они и не про биологию речь свою вели.

И в том, куда будущие офицеры с таким подъёмом дойдут — тоже не было ничего нового. И что с ними сделали бы, если бы…

А дальше…

— Рота, равняйсь! Смиррно! — пророкотал товарищ майор Брюховецкий, как звали командира роты.

Помолчал несколько секунд.

Между курсантами просачивались к земле снежинки, тихие, как разведчики в тылу врага.

Сбоку горела жёлтая лампа, освещая запорошённый свежим снегом круг и делая людей не соответствующими прочему затемнённому миру призраками.

— Товарищи курсанты! — словно решившись, продолжил командир.

Сглотнул.

— Сегодня, в один час тридцать две минуты ночи китайские войска силами до двенадцати армий пересекли границу Российской Федерации!

Сделал паузу. Получилось красиво. В тишине кто-то потерянно ахнул.

— За прошедшее время китайские войска на трёх направлениях вклинились на российскую территорию на расстояние до двадцати километров! — продолжал Брюховецкий ронять отрезающие мирное прошлое слова. — Захвачены города Благовещенск и Хабаровск, тяжёлые бои идут на Читинском и Владивостокском направлениях… Наши войска несут тяжёлые потери, — довершил он картину далёкого апокалипсиса.

Рота молчала. А что тут скажешь? Да и команда «Смирно» не располагает к участию в дискуссии.

Видно только, что строй покачнулся немного.

Собственно, в себе Алексей никакой особой тревоги не чувствовал. Пошлют — повоюем. Было, скорее, некое ощущение взгляда в обрывающуюся у самых ног пропасть. И подсасывание в том месте, где у мужчин хранятся будущие дети.

Но и трепета боязливого не было. Был могучий интерес: ой, какая новая жизнь теперь начнётся!.. И живая готовность в эту жизнь окунуться.

В общем, не согласен был Алексей с тем курсантом, который ахнул.

Брюховецкий тем временем продолжал:

— Наше училище поднято по тревоге и готовится к переброске в район боевых действий. Задача нашей роты — самостоятельно, на лыжах, добраться до аэродрома в 19 километрах к северо-востоку и быть погруженной в самолёты. Нам придётся поторопиться, товарищи курсанты: события на Дальнем Востоке не терпят, выбито много офицеров, вам предстоит их заменить в строю. Вылет назначен через три часа, в шесть ноль-ноль…