Василий Соколов - Привала не будет [Рассказы о героях]

Анатолий надолго умолк, ссутулился, наклонил голову к левому плечу — так виднее острие резца, — а его по-юношески пухлые губы неуловимо шевелились, как будто он о чем-то говорил со своим далеким другом из Италии — папашей Черви.

Мы разговорились о былом. И я увидел Анатолия Тарасова молодым солдатом… И еще представился он мне в гражданской одежде, партизаном, рядом с папашей Черви и его сыновьями, вот так же сосредоточенно и строго мастерящим самодельные мины.

В каком году это было? Впрочем, можно с уверенностью сказать, что их дружба началась задолго до встречи — с первых выстрелов по фашистам.

…Тревожное июньское утро сорок первого года застало двадцатилетнего Анатолия Тарасова на западной границе. Полк, в котором он служил минометчиком, принял на себя первый удар под Белостоком. Изнурительно тяжелыми были эти бои. Полк очутился в окружении.

Лесными тропами, разбившись на небольшие отряды, солдаты шли на восток. Туго приходилось с питанием. Запасы давным-давно кончились. Делились хлебом крестьяне, но войти в селение даже ночью было опасно.

Неподалеку от Пскова Анатолий, переодевшись в гражданский костюм, пошел добывать продукты. При выходе из села, на дороге, он неожиданно столкнулся с немецкими автоматчиками. Отбивался до последнего патрона. Потом немецкие автоматчики навалились на Тарасова, скрутили ему руки.

Муки плена изведал он в первые же дни.

Конвоиры отобрали группу пленных и повели не в тыл, а к линии фронта. «Куда нас гонят? Неужели силой оружия заставят идти впереди их цепи?» — спрашивал Тарасов у пожилого солдата, но тот, стиснув пальцами обросший подбородок, угрюмо молчал.

Их пригнали близко к передовой и заставили разминировать участок земли. Мины приходилось нащупывать ногами; ступишь неосторожно — и взрыв. Медленно переступал Тарасов, не повиновались ноги, сковывал страх.

«Куда прешь!» — неожиданно дернул Анатолия за рукав шедший рядом пожилой пленный. Прямо возле ног Тарасова лежала слегка притрушенная землей мина. Что с ней делать? Солдат, предостерегший от гибели, кивнул в сторону и осторожно обошел опасное место.

Пленные товарищи заметили это, но никто ни звука. Много мин оставили они позади себя нетронутыми и только для отвода глаз обезвредили несколько штук и принесли их конвоирам.

Ночью сильно рванул взрыв. Видно, на мины напоролась немецкая разведка. А назавтра немцы вновь погнали пленных по той же минированной полосе. Теперь идти заставили не вразброд, а взявшись за руки, развернутой цепью… И вчерашняя уловка вряд ли удалась пленным, если бы не все тот пожилой обросший солдат, оказавшийся минером. Он нашел выход из положения. Вот он вместе с товарищами вырыл яму и сложил в кучу несколько мин. Немцы были довольны, даже похлопали его по плечу: «Гут, гут!» А между тем большинство мин продолжало лежать на прежних местах.

С наступлением темноты по дороге началось движение немецких войск. Пленные сидели в полуразрушенном сарае, и у каждого билось учащенно сердце. Им несдобровать, если на минах подорвутся машины. Действительно, скоро донесся один взрыв, другой…

Тарасов и его товарищи притихли. Слышен был разговор конвоиров: «Партизанен, швайн, партизанен!»

Утром следующего дня пленных вывели из сарая, допрашивали, кто оставил мины. Ни один не сознался. Некоторых тут же расстреляли. А остальных, среди них был и Тарасов, погнали в Германию.

Полтора года скитался Анатолий по лагерям. Фашисты хотели сломить его волю, заставить служить им. Но разве мог он, русский человек, продать себя, идти против совести своей! По ночам, лежа на холодном каменном полу, Тарасов вспоминал родной Ленинград, друзей, отца. В молодости своей отец Анатолия служил в лейб-гвардии Преображенском полку. В октябре 1917 года, когда орудийные раскаты прокатились над Невой, он перешел на сторону революции, а в гражданскую войну дрался с бандами Колчака. «Нет, вы меня не согнете!» — твердил Анатолий, думая, что так бы поступил и отец в тяжелые минуты борьбы.

В конце 1942 года из Германии вместе с другими пленными Тарасова отправили в Италию.

Есть в Северной Италии область Эмилии. Она была объята пламенем партизанской борьбы, и назвали эту область красной. Сюда и попал Тарасов. Пленных гоняли на дорожные работы: они рыли ямы, таскали на себе и устанавливали тяжелые, просмоленные телеграфные столбы. Правда, обстановка в лагере была все же сносной, не свирепствовала, как прежде, охрана, не загоняли узников за колючую проволоку. Палатки оцеплялись только машинами, расставленными на ночь, и вокруг ходили часовые.

У Тарасова снова ожила давняя мысль о побеге.

Итальянские ночи спускаются на землю быстро. Сумерки почти незаметны. И однажды в сентябре 1943 года, вернувшись затемно с работы, Анатолий выждал, когда затихло в палатках, и осторожно пополз между машинами. Полз он, не чувствуя ни ног, избитых о камни, ни рук, уставших от напряжения. Сколько времени полз — не помнил. Но вот наконец и кукурузное поле. Немного передохнул, осмотрелся и побежал.

Уже брезжил рассвет, когда Анатолий добрался до знакомой деревни. Сюда не раз их водили на работу. Возле хлева увидел крестьянина, пошел к нему быстро, уверенно. А подойдя, заметно растерялся: он ни слова не знал по-итальянски.

— Салюте! — приподнял руку крестьянин, видимо поняв, кто перед ним.

Анатолий, как мог, объяснил, что он русский, бежал из фашистского лагеря. Крестьянин энергично взял его под руку и увел в сарай. Потом удалился и вскоре принес домашнюю колбасу, сыр и пшеничную лепешку.

Немного погодя итальянец попросил, чтобы русский товарищ спрятался в сене, а сам вышел и закрыл дверь.

Почти сутки Тарасов укрывался на сеновале, лежал. Он очень волновался. Итальянец хотя и спрятал его, но мало ли что могло случиться, когда немцы по всей округе устраивали облавы.

К вечеру вместе с крестьянином в сарай вошел неизвестный, который назвал себя Альдо Черви. На вид лет тридцати пяти, невысокого роста, черноволосый, он смотрел на русского товарища восторженными глазами. Первым подал руку — твердую, мускулистую руку труженика. Клетчатый платок на шее и грубые башмаки, на которых ссохлись корки навоза, выдавали в нем человека «от земли». Он вынул пистолет и, как близкому товарищу, передал его Тарасову.

— Эвива ла Россия! — произнес Альдо и поднял кверху сжатый кулак, выражая этим готовность бороться вместе.

Немного погодя они уехали на велосипедах. С большака свернули на тропинку, петлявшую между виноградниками и узкими полосками посевов. Кое-где виднелись каменные строения. Альдо ехал впереди, насвистывая бойкую мелодию, и его спокойствие невольно передалось Тарасову. После стольких унижений и мук плена Анатолий наконец вздохнул свободно.