Владимир Клипель - Испытание на верность [Роман]

Лес поднимающий темные свои зубцы за узкими полосками голубеющего льна и хлебов, на вид строгий и неразгаданный, а войди в него хоть в самую глухомань, и нет в нем никакой тайны, ничего кроме блуждающего обманного эха да тоскливого зова кукушки.

Сами поля раздроблены, раскиданы, на них только и остается что пройтись с косой и серпом, а не с комбайном.

Двойственные чувства одолевали Крутова. Как художник, он радовался, улавливая неповторимую прелесть отдельных уголков — какую-нибудь одинокую ветлу, мосточек, изгиб дороги среди ржи. Все это так и просилось на бумагу, на холст, так и создавало настрой души, созвучный с настроением левитановских картин. А как человек — печалился.

— Убого живут, — говорил Лихачев, шагая вслед за повозкой с пулеметами. — Ни свету, ни радио, ни газет… Что они тут зимой делают?

— Умывальники ихние видел? — смеялся Сумароков. — Слышь, смотрю — на крылечке горшочек подвешен. Спрашиваю, для чего? Говорят, умываться. В избу заглянул, а там лавки вдоль стен, стол да кровать — и больше ничего. Чудно…

— Кто как привык, — сказал Лихачев. — Понимать — понимаю, а все равно как-то дико. У нас на Урале такого нет.

— И у нас на Дальнем Востоке нет, — кивнул Крутов. — В самых глухих местах и то как-то по-другому. Мать рассказывала, как раньше по деревням в Белоруссии жили, так вот теперь смотрю — похоже. Мне самому жить в деревне не пришлось…

Он не договорил. Крики «Воздух!», «Самолеты!» заставили их оглянуться. Сбоку, со стороны солнца вынеслись два истребителя. Только когда они с ревом проносились над идущей колонной войск, Крутов разглядел на желтых крыльях черные кресты: немцы! Враг! «Ло-жи-и-сь!»

Колонна враз смешалась, бойцы брызнули врассыпную с дороги. Это было столь неожиданно, что никто не мог понять толком, что же происходит. Командиры в нерешительности переглядывались: открывать огонь или нет? Ведь за каждый патрон строго взыскивали. Как действовать в подобных случаях, никто ничего не говорил.

Самолеты пронеслись, сделали разворот. Теперь уж никто не сомневался, что они заметили колонну и возвращаются. Лихачев кинулся к повозке, чтобы снять пулемет.

Огня не открывать! — запальчиво крикнул Коваль. — Команды такой не было!

— Бомбить будут!..

— Маскируйся!..

— Рассредоточиться надо!..

— Лошадей, лошадей с дороги!..

— Какой идиот там стреляет? Башку сниму!

— Ложись по кювету!..

Самолеты, нацелясь носами на колонну, шли в пике. Откуда-то от хвоста колонны раздалась частая дробь пулеметов. Счетверенная пулеметная установка с машины ПВО открыла огонь.

Пулеметные трассы пушистыми белыми нитями протянулись к снижающимся самолетам. Те отвернули в сторону и вскоре растаяли в синеве неба.

Колонна снова вытянулась вдоль дороги, заклубилась пыль.

После трехдневного марша как-то незаметно полк растекся по разным проселкам, рассредоточился по оврагам и рощицам. Батальоны один от другого — на километры; батареи, штабные подразделения, тылы — порознь.

Война внесла тревожное оживление в жизнь здешних деревень: дорогами проходила пехота, артиллерия, обозы, и людям, сроду не видевшим такого скопления войск, каждый батальон казался невероятной силой. Потом, когда войска остановились, через деревни сновали связные, заготовители, шли и ехали верхами командиры, и это тоже было необычно. Мало того, деревни были заполнены приезжим людом: сотни женщин и девушек, мобилизованных из Ржева и окрестных поселков на оборонительные работы, рыли противотанковые рвы и котлованы под доты и дзоты.

Всю четвертую роту поставили на рытье окопов и строительство заграждений. Каждый понимал, что на этот раз все надо делать всерьез, для боя, и старался без понуканий.

Туров оставался прежним — сдержанным, немногословным, и ничего нового в нем, кроме еще большей озабоченности, не прибавилось. Утром, чуть свет, он поднимался и шел по участку роты, намечал очередность, проверял качество работы. К этому времени подъезжала кухня, все завтракали и расходились по местам. Кузенко появлялся в роте наскоками: ему приходилось ездить в штаб батальона за газетами, отлучаться на заседания партбюро. Однажды он привез из штаба полка (наверное, подъехала лавка военторга) полевые петлицы и знаки различия. Сам он выглядел уже как фронтовик. Смущаясь, он объяснил, что в полку уже все ходят с такими знаками, на этот счет есть приказ, чтобы командный и политический состав не выделялся своим внешним видом среди красноармейцев. Вот и он сменил…

— Перед нами поставлена важная задача, — продолжал он. — Мы должны в кратчайший срок построить укрепленный район, чтобы остановить тут фашистов, когда они сунутся. Наше направление — кратчайшее к Москве, мы прикрываем столицу Родины. Вы должны учесть это и все работы выполнять в срок и отлично…

— Почему нам не выдают патроны? — спросил Сумароков. — Самолеты налетят, а мы безоружные…

— Командование полка имеет на этот счет указания: огня не открывать, всем маскироваться, чтоб ни один фашистский летчик даже не заподозрил, что укрепленный район занят войсками. На то и организован Резервный фронт.

— Какая тайна, если все ржевские бабы знают, что укреп-район строим, — не унимался, не хотел понять Сумароков. — Как ни маскируйся, сверху же все видно…

— Это нам понятно, товарищ политрук, — вмешался Лихачев. — Как там переговоры с англичанами?

— Переговоры идут, но какие будут результаты — трудно сказать. Империалистам не по нутру союз с Советской Россией. Вот разве простой народ вынудит английское правительство пойти на союз с нами, тогда будет другое дело. Придет время — нас обо всем поставят в известность, а пока надо полагаться на свои силы, лучше работать…

Хотя стрелять по самолетам врага категорически запрещалось, чтобы фашисты не подозревали о занятости укреплений войсками, едва ли для них это было тайной. Самолеты то и дело наведывались, проносились так низко над землей, что можно было рассмотреть кресты на крыльях и очкастую голову летчика, смотревшего вниз. А ночами самолеты врага летели к Москве. Их низкое прерывистое гудение не стихало до утра. Слухами полнилась земля, и слухи эти говорили, что Москва встречает налетчиков организованной противовоздушной обороной и лишь отдельным самолетам удается прорываться к столице. Вот почему, когда перед утром самолеты возвращались уже не строем, а одиночками, все радовались: всыпали окаянным!

Физическая работа благотворно действовала на Крутова, он освоился с новым положением и даже стал находить, что и в условиях войны жить можно.

Многие из кадровых бойцов роты имели значки ГТО, но когда дело коснулось настоящей работы — строительства блиндажей, то не знали, с чего начать и как подступиться.