Владимир Владко - Голос в темноте

Лейтенант Савченко подошел к дверям, толкнул их. Они не открывались. Он быстро осмотрел их: может, кто-то из ребят закрыл дверь на засов? Нет. Что же тогда?.. Он еще раз нажал на дверь. Как будто кто-то снаружи подпер ее бревном.

Лейтенант оглянулся. На столе горела лампа, вокруг нее стояли тарелки с едой, кувшины, миски, лежал хлеб. На полу на соломе спали товарищи. Все было как и раньше. Но дверь… Соколов пошевелился, тихо застонал и сонно провел рукой по лбу. Да, и головная боль… и этот чад…

Савченко быстро подошел к окну, нажал на железный стержень ставни, проходивший внутрь комнаты сквозь отверстие в стене. Стержень не поддавался.

Встал Соколов, присел, медленно оглянулся. Он увидел лицо командира — напряженное, серьезное. В один миг солдат был на ногах. И вдруг он пошатнулся и едва не упал. Растерянно и смущенно посмотрел на командира.

— Голова не варит, товарищ лейтенант. Болит очень.

— Разбудите товарищей, — коротко приказал Савченко. Соколов наклонился и вновь едва удержался на ногах.

Он старательно расталкивал товарищей, но они только бормотали что-то непонятное и вновь засыпали. Наконец, более молодой и крепкий Черножук поднялся. Лицо его было бледно. Петренко не просыпался. Неужели чад уже успел подействовать на него?..

Савченко заглянул в печь: там все еще вспыхивали синие огоньки. Воды!

Воды в комнате не было.

Савченко схватил со стола кувшин и выплеснул в печь молоко. Угли зашипели — громко, яростно. Комнату наполнил запах пригоревшего молока. Воздух, нужен свежий воздух!

Лейтенант оглянулся. Черножук и Соколов смотрели на него. Они все еще не понимали, что случилось. Коротко и быстро Савченко объяснил:

— Нас закрыли. Двери подперты снаружи. Ставни тоже. Печь закрыта слишком рано. Нас отравляют чадом. Понятно?

— Разрешите выбить стекло, товарищ лейтенант, — предложил Соколов.

Савченко пожал плечами.

— Попробуйте. Но ставни здесь очень крепкие. Вот если бы удалось выбить и их… да где уж там!

Он вспомнил: ставни в поповском доме тоже дубовые.

Соколов замахнулся автоматом. Зазвенело разбитое стекло. Яростно, изо всей силы Соколов ударил прикладом по ставням. Бесполезно! Дубовые ставни даже не шелохнулись. Зато сам Соколов едва удержался на ногах.

— Голова идет кругом, товарищ лейтенант, — смущенно сказал он, потирая лоб.

Сзади что-то грохнуло. И сразу стало темно. Это Черножук со стоном упал на пол. Он задел стол, опрокинул его, лампа разбилась. В темноте было слышно тяжелое дыхание Соколова и слабый стон Черножука. А Петренко? Что с ним?

И в этот миг за дверью послышался шорох. Что-то скрипнуло. В темноте лейтенант Савченко увидел, как в дубовых дверях засветилась щель. Кто-то снаружи открывал окошко, прорезанное в них. Раздался тихий женский голос:

— Наверное, уже готовы.

Ей ответил мужчина так же тихо:

— Погоди, спешить некуда! — Это был голос старосты, но уже совсем другой, куда только делись услужливые, льстивые нотки.

Чье-то лицо неясно и смутно виднелось в окошке. Лейтенант почувствовал прикосновение руки Соколова, услышал его возбужденный шепот:

— Это что же, расшифровал нас гад, что ли?..

Как тихо не прошептал это Соколов, за дверью его услышали. Лицо исчезло. Послышался шепот, прерывистый, взволнованный. И тогда неясные очертания лица вновь появились в окошке. Раздался голос тихий, но твердый:

— Еще не все подохли, проклятые? Еще шевелитесь? Так вот вам напоследок, перед смертью вашей собачьей, мои слова. Будьте вы прокляты на этом и на том свете. Подохните, ироды! Это вам расплата за все. И за наше сожженное село, и за жизнь нашу разбитую…

Голос в темноте на мгновение смолк, словно от гнева у человека перехватило дыхание. Лейтенант Савченко стоял посреди комнаты, потрясенный. Он чувствовал, как тяжело повис на его руке Соколов. А голос, взволнованный женский голос продолжал:

— Будете и вы, окаянные, лежать в сырой земле, как все те, что приходили уже сюда. Восемнадцать фашистов я уже положила в погреб. И вы ляжете, нет вам спасения, дьяволы! Моей деревни нет, хаты нет, ничего не осталось, только я сама живу с моей яростью. На всех вас хватит. И придут, и еще лягут, как те, как вы. Все погибнете, все до одного на земле нашей пропадете. Подыхайте, как собаки!..

Тогда лейтенант Савченко, шатаясь, сделал шаг к двери. Протягивая вперед руки, он вскрикнул:

— Мама! Мамочка!

За дверью раздался крик. Лейтенант снова крикнул, чувствуя, как сжимает его голову раскаленный обруч чада:

— Мама! Это я, Василий… Мама! — и упал.

За дверью загрохотало, кто-то вбежал в комнату, кто-то быстро распахнул ставни, морозный воздух свежей ледяной волной ворвался в комнату. Уставшим неровным голосом Соколов укоризненно прошептал:

— Этак, вы бы и правда нас на тот свет отправили, друзья…

Лейтенант Савченко лежал с закрытыми глазами, чувствуя, как его плечи обнимают знакомые ласковые руки, как падают ему на лицо большие горячие слезы и сразу высыхают под частыми неудержимыми поцелуями той, в чьем материнском сердце неразлучно соединились — пылкая любовь к Родине и великая гневная ненависть к ее врагам.

В. Владко. Голос у темряві (1944)

Перевод Семена Гоголина.

Иллюстрация Георгия Малакова.

Каганец — светильник в виде плошки или блюдечка с фитилем, опущенным в сало или масло.