Владимир Клипель - Медвежий вал

«Только бы не помешали им самоходки», — подумал Черняков, обернувшись в сторону вражеских машин. Две машины, прорвавшиеся в тыл батальона, горели, третья, завалившись набок, молчала. Другие держались вблизи окопов, через которые прорвались, поджидая свою пехоту. Против них уже разворачивались самоходные орудия мотоциклетного полка.

Вот когда пришло время бросить Чернякову в бой свой резерв. Не ожидая, когда подойдут мотоциклисты, он приказал Еремееву поднимать людей. Все напряжение боя должно было переместиться вперед.

Черняков не допускал мысли, что его подразделения могут оказаться вне его глаз.

— Переносите связь на командный пункт первого батальона! — приказал он и, побагровев, тяжело полез из окопа. Затем, упрямо склонив голову, он пошел полем, своей землей, на новый командный пункт. Он позволил себе оглянуться. Его догоняли бойцы мотоциклетного полка, идущие в первой цепи, а над дальним лесом медленно плыл самолет из эскадрильи связи командарма.

Березин, обеспокоенный неясностью обстановки, направил к Чернякову самолет с офицером оперативного отдела. Тихоходный самолет благополучно приземлился на небольшом клочке не тронутого снарядами поля. Пока мотор с тихим рокотом работал вхолостую, офицер бегом пустился отыскивать Чернякова. На старом командном пункте он застал лишь связистов, торопливо собиравших катушки с проводами. Ни Чернякова, ни его офицеров уже не было. Мотоциклисты вместе с остатками полка перешли в контратаку, опрокинули гитлеровцев и вели бой уже где-то далеко. Где именно, связисты точно указать не могли, но офицеру достаточно было и этих данных. Он бегом кинулся обратно к самолету, чтобы быстрей доложить командующему, что опасность прорыва на этом участке фронта устранена.

Березин был доволен. Значит, устояли, не пропустили, за это направление можно больше не беспокоиться.

До позднего вечера продолжались бои. Постепенно выяснились изменения в обстановке. Все дивизии стояли на своих местах, ни одна не оставила своих позиций, но вместо двух очагов сопротивления возникло три. Третий очаг появился в районе озера Мошно.

Наступила четвертая бессонная и тревожная ночь. От совхоза Ходцы подошла резервная дивизия и обложила лесной массив, в котором укрылись прорвавшиеся гитлеровцы. Командующий принимал меры к ликвидации третьего очага.

Ночью из дивизии Квашина приехал Бойченко. Выйдя из машины, он усталым шагом прошел в свое помещение.

Березин взглянул на часы: без четверти двенадцать. «Скоро будет у меня!» — подумал он и стал ждать. В течение двух с половиной лет, ровно в двенадцать ночи, почти всегда приходил Бойченко, и они обсуждали все вопросы, требующие совместного решения. Бойченко принес с собой запах крепкого одеколона, мыла. Освеженное лицо выражало полнейшее спокойствие.

— У Квашина сегодня был очень трудный день, — сказал он, присаживаясь к столу и с удовольствием откидываясь на спинку стула. — Подобного натиска наша армия еще не знала.

— И все же не сбили, стоят, — ответил Березин.

— В наших людях неизмеримая сила сопротивления. Особенно когда они почуяли запах победы... Попытка врагов уйти из окружения сорвана. Правда, им удалось небольшим числом прорваться в лес!

— Для них же хуже. Значит, силы противника разобщены. Это уже победа! Лес плотно блокируется, и мы выпустим их оттуда только в плен. Завтра нанесем ряд одновременных концентрических ударов на Башки, покончим с основным очагом, а потом займемся остальными.

— По-моему, гитлеровцы убедились в невозможности выйти из окружения.

— Что же из того? Разве нам следует менять план своих действий?

— Нет, почему же... — Бойченко пожал плечами. — Просто надо предложить им сдаться!

— Одно другому не помешает. В случае отказа хороший удар сделает их сговорчивей на будущее. Предложить — предложим! — согласился Березин. — Значит, решено: предлагаем им капитуляцию, а в случае отказа — удар!

— Уточним время.

— Вся артиллерия будет работать прямой наводкой, надо дать ей время подготовиться к новой задаче, а немцам — подумать... Начнем в десять!

Ровно в десять, когда вся артиллерия армии готовилась дать первый залп по зажатым в кольцо врагам, гитлеровцы поднялись на всей территории «котла». Из окопов, рвов, ям, из-за строений поднялись тысячи вражеских солдат, но не для последнего удара, а с поднятыми руками.

Сколько глаз с любопытством и недоверием смотрели, как серая приземистая легковая машина Гольвитцера с белым флагом на радиаторе медленно проплыла по нейтральному участку дороги и приблизилась к безмолвно застывшим орудиям.

Навстречу автомобилю вышла группа советских офицеров. Двое из них сели в машину, и она, сразу набрав скорость, понеслась в Замосточье. Она обдала пылью орудийный расчет, стоявший у самой дороги возле небольшой пушки. В это короткое мгновение командир расчета Богданов успел увидеть бледное, застывшее лицо немецкого генерала в фуражке с высокой тульей, смотревшего пустым безжизненным взглядом.

Все еще не доверяя своим глазам, Богданов взглянул туда, куда обращена была его пушка. Но и там было что-то необычайное. Везде, куда хватал глаз, стояли немцы, и среди них вспархивали белые тряпки.

Буйная радость охватила его. Он сорвал с головы каску и швырнул ее кверху:

— Товарищи... Ура!

Над полями, перелесками гремело могучее тысячеголосое «ура». Летели вверх пилотки, каски бойцов, поднявшихся из-за орудийных щитов и возле минометов, у пулеметов и из окопов, из наблюдательных пунктов и танковых башен.

Невидимая, скрытая в кустах, агитмашина перекрыла голоса людей:

— Внимание! Внимание!

Шум на передовой постепенно замер, и тогда громкий голос торжественно произнес:

— Товарищи! Окруженная фашистская группировка отказалась от дальнейшего сопротивления и капитулирует. Военный совет поздравляет вас с одержанной победой!..

«Так вот она какая, победа», — ликуя, подумал Богданов, устремляясь мыслями в тот сияющий день, когда он сможет со спокойной совестью сказать: «Конец! Отвоевались!» и вернуться к истосковавшейся семье.

Окруженная Витебская группировка сложила оружие. Двадцать семь тысяч фашистских солдат и офицеров вместе со своими генералами сдались в плен. Пять немецких дивизий и специальные подразделения армейского корпуса были навсегда вычеркнуты из числа гитлеровских войск за четыре дня боев. Командир корпуса Гольвитцер вместе со своим начальником штаба Шмидтом давали показания в Замосточье. Генерал нервно мял в пальцах носовой платок.

— Я понял, — говорил он глухим голосом, а переводчик быстро повторял за ним сказанное, — что Германия идет к гибели. Ставка перестала следовать голосу разума, а целиком положилась на волю Гитлера. Поражение неизбежно. Гитлер — наказание немцам за роковую ошибку, от которой предостерегали нас наши великие старики. Нам не должно было идти на восток, Россия нам не под силу!