Георгий Цицишвили - Любовь поры кровавых дождей

— Товарищ капитан, я слышала, вы ищете шофера?

— Да, нам до зареза нужен шофер. А что?

— Я окончила шоферские курсы при институтском автомотоклубе. Машину водить умею. — Она расстегнула нагрудный карман и, вынув свое шоферское удостоверение, протянула капитану.

Балашов внимательно прочитал удостоверение, повертел его в руках и с нескрываемым восхищением произнес:

— Ай да Нелидова! Всем девушкам девушка! Вот бы нам на бронепоезд еще парочку таких, а!

— И на фронте, и дома, верно? — неуместно сострил командир транспортного взвода и вдруг, встретившись с суровым и гневным взглядом Нелидовой, осекся.

— Товарищ старший лейтенант Сиражутдинов, — в голосе капитана зазвучал металл, — давайте-ка пишите доверенность на сержанта Нелидову, кроме нее послать некого.

Тот, поняв, что дал маху, сразу же посерьезнел.

Печать и все документы бронепоезда хранились у комиссара.

Порывшись в кармане, он с таким видом извлек оттуда печать, ввинченную в круглый, желтой меди футляр, словно это был револьвер, и обратился к Нелидовой:

— Следуйте за мной, товарищ сержант.

Это произошло утром.

Мы отправили Нелидову с двумя опытными бойцами в депо станции Окуловка, у дальномера осталась одна Еремеева.

Вечерело, а посланные все не возвращались. Командир волновался.

Наступила полночь, а Нелидовой с ее сопровождающими все еще не было.

Перед рассветом мы вышли на боевые позиции, отстрелялись. Возвратились обратно — никого. В эту ночь Балашов не спал.

Стрелки часов приближались к двенадцати дня, когда разведчик, стоявший на последней платформе, подняв тревогу, громко крикнул:

— По полотну что-то катится! Похоже на ящик какой-то, только не разгляжу…

Разведчик еще не успел закончить фразы, а командир одним махом вскочил на платформу и, выхватив бинокль, застыл.

— Едут! — вырвалось у него одним вздохом.

Он стал медленно спускаться с платформы, да так спокойно, будто ничего и не произошло, будто и не он прошагал всю ночь до рассвета.

Вскоре «ящик» докатился до бронепоезда. Это и была наша дрезина.

Нелидова выглядела оживленной и довольной. Она оживленно рассказывала о достоинствах машины, подробно отвечала на вопросы, которые задавали ей собравшиеся вокруг бойцы и командиры.

Капитан слушал объяснения сержанта хмуро.

Я удивился: никакой радости он не проявлял, наоборот, казался мрачнее обычного.

Следующим утром Балашов поднялся на мой мостик (наши мостики находились друг против друга). Такое случалось не часто: командир бронепоезда не любил покидать свою «башню» с четырьмя ступеньками.

— Боюсь, что одному человеку не управиться и с дрезиной, и с дальномером, — заговорил капитан. — А нам хороший дальномерщик важнее. Поэтому подберите бойца посмышленей, который бы техникой интересовался, и прикрепите его к Нелидовой, пусть она обучит его водить дрезину. Бойца берите любого, независимо от его специальности. И проделайте это как можно скорее!..

Долго искал я кандидата на должность водителя дрезины, но это оказалось не так-то легко. Перебрал все подразделения, несколько раз перечитал список личного состава бронепоезда, и ни на ком не смог остановиться. Правда, несколько человек мог бы порекомендовать, но за них вступились командиры взводов, которые ни за что не хотели уступить нужных им бойцов.

К концу третьего дня ко мне снова поднялся Балашов и, устремив на меня сердитый взгляд карих глаз, насупившись, спросил:

— Подобрали?

— Пока нет, товарищ капитан.

— Что ж вы, в генералы его прочите, что ли? Шофера не можете подыскать? — строго сказал он и погодя добавил безапелляционным тоном: — Ну, вот что… завтра утром назовете мне кандидатуру.

«Жалеет Нелидову», — промелькнуло у меня, и невольно в мое отношение к капитану вкралась легкая неприязнь.

Чем больше думал я о подозрительном нетерпении Балашова, тем больше не одобрял его поведения. Меня снедало сомнение, коварные мысли роились как осы: «Не стыдно ему руководствоваться личными симпатиями? Разве командир имеет право быть необъективным? Разве…»

Противоречивые мысли мучили меня. То я приходил к выводу, что Балашов абсолютно прав: действительно, нельзя же взвалить на одного человека, причем на девушку, две столь сложные обязанности. Но в следующую минуту я снова начинал изобличать капитана в пристрастии.

Однако мне и самому было жаль Нелидову.

Очень уж тяжелое бремя легло на ее девичьи плечи. Весь день она неотлучно находилась у своего дальномера, а лишь стемнеет — спешила на дрезине за боеприпасами и продуктами. Как назло, и погода выдалась скверная, по грязи да слякоти на чем еще их привезешь.

С наступлением темноты Нелидова отправлялась за восемьдесят километров на железнодорожную станцию и к рассвету возвращалась с грузом. Правда, мы обычно отправляли с ней бойцов-помощников, но ей все равно доставалось.

Наконец я подобрал-таки кандидата в шофера, и мы прикрепили его к Нелидовой.

Чтобы сколько-нибудь сносно обучить его делу, требовалось хотя бы четыре-пять дней, а где их было взять? Свободного времени мы теперь почти не имели. То выходили в боевые рейды, то на месте отбивали атаку авиации, и Нелидова зачастую по целым дням не покидала боевой платформы.

Так пролетели еще две недели.

Нелидова очень изменилась: похудела, побледнела, под глазами залегли черные круги, щеки запали.

Но в остальном это была прежняя Марина: держалась так же бодро, казалась такой же веселой и приветливой.

Эта удивительная девушка ни разу не попыталась облегчить свое положение, нет — все только наравне со всеми. Это еще больше поднимало ее в наших глазах. Кузьма Грозный теперь уже не стесняясь, открыто говорил, что Марина Нелидова — лучший боец нашей воинской части.

В нашем районе действовало два бронепоезда: наш — № 123 и соседний с нами — № 122. Однажды утром мы узнали горестную весть: сто двадцать второй взорвали фашисты. Погибло много людей.

Вероятно, по этой причине в тот день нас не направили на операцию и выход в боевой рейд отложили до сумерек.

Вскоре мы узнали подробности о гибели бронепоезда. Дело было так. Когда огневые рейды наших бронепоездов основательно издергали немцев и они убедились, что ни артиллерийским огнем, ни авианалетами вывести нас из строя не удается, они решили прибегнуть к хитрости. Местность, по которой пролегала железная дорога, имела небольшой уклон в нашу сторону. Выбрав туманный вечер, немцы погрузили на открытую платформу большое количество взрывчатки с детонаторами и, разогнав платформу, пустили ее по полотну. Платформа катилась, все больше и больше наращивая скорость. Дьявольского груза ей хватило бы для разрушения целого города. А чего им было экономить, вся Европа на них работала!