Альберт Мальц - Крест и стрела

— Что-нибудь нашли в шкафчике на заводе?

— Только рабочие рукавицы, герр комиссар, и тряпку.

— Ладно. Ну, действуйте, Молниеносный.

Зиммель, сияя, бросился к телефону.

— Вы пробовали ухаживать за этой женщиной, Зиммель?

— За фрау Линг?

— Да.

— А как же. Все здешние эсэсовцы пробовали. Ничего не выходит.

— Веглер перешел дорожку?

— Даже до Веглера она нас к себе не подпускала. Эта сука хочет мужа.

— А почему вам не жениться на ней, Зиммель? Она — лакомый кусочек.

— И гнуть спину на ферме? — ухмыльнулся Зиммель. — Нет, спасибо. Мне и тут неплохо.

— Молниеносный Зиммель, — произнес Кер. — Так, так… а ведь какой был гонщик!

2 часа 30 минут ночи.

Сестра Вольвебер, по своему обыкновению нарушая приказ, тихонько приоткрыла дверь палаты, где лежал Веглер. Моргая близорукими глазами, она огляделась вокруг. Внезапно ее пухлое лицо исказила негодующая гримаса. Щелкнув языком от возмущения, сестра Вольвебер перешагнула порог и сердито захлопнула за собой дверь.

Цодер часто говорил, как ему повезло, что немецких сиделок независимо от того, католички они или нет, принято называть «сестрами». Иначе Вольвеберша обязательно заставила бы его называть ее «матушкой» и от избытка материнских чувств вздумала бы чмокать его по утрам и на сон грядущий. Сестра Вольвебер, женщина лет под шестьдесят, была широкоплечая, широкобедрая, а грудь ее, вскормившая восьмерых детей, сильно напоминала пуховую подушку. На мясистом носатом лице сестры Вольвебер, глуповатом и вместе с тем вызывающе-самоуверенном, как бы отражалась и ее профессиональная опытность, и чудовищное невежество. Она была сильна, как лошадь, и могла без посторонней помощи перенести любого пациента с одной кровати на другую. С тяжелобольными она была добра, как ангел, и мыла судна с таким видом, будто это была ваза для букета роз. Доктор Цодер полагался на нее, как пастух на свою овчарку, был ей многим обязан, благодарен, постоянно восхищался ею — и дважды в день собирался ее убить. Сестра Вольвебер получила аттестат сиделки лет сорок назад. Проработав несколько лет в больнице, она вышла замуж за швейцара гостиницы и бросила свою профессию ради более счастливого удела: Kinder, Kirche и Küche [2] Детей, церкви и кухни ( нем .). . Теперь была вдовой, два ее сына служили в армии, а шесть дочерей уже обзавелись своими детьми, и в это тяжелое для фатерланда время она снова добровольно пошла в сиделки. Все, чему ее учили сорок лет назад, она помнила в совершенстве; все, чему ее пытались научить сейчас, вызывало в ней скрытый протест. Хуже всего, что Цодеру приходилось воевать с ней из-за каждой мелочи и чуть ли не бороться за право самому застегивать себе брюки. Сегодня сестра Вольвебер работала в дневной смене. Вторая и последняя сиделка, полагающаяся по штату заводской больнице, сестра Шейтауэр, была временно нетрудоспособна по причине заражения гонореей (ее жених, офицер-летчик, недавно приезжал к ней в отпуск). Следовательно, оперируя Веглера, доктор Цодер не мог обойтись без помощи сестры Вольвебер. После операции Цодер строжайше приказал, чтобы до утра она не смела пальцем шевельнуть ради какого-нибудь другого больного. Состояние Веглера потребует бдительного ухода и на следующий день, и если сестра Вольвебер не отдохнет, она будет ни к черту не годна. Сестра Вольвебер покорно, как всегда, ответила: «Хорошо, доктор» и целых полтора часа, пока не пришла сюда, наводила порядок в других палатах, стирала ночную рубашку сестры Шейтауэр и писала коротенькие письма обоим сыновьям в армию. Сейчас, глядя на доктора Цодера с суровым неодобрением, она сказала себе, что правильно сделала, не обратив внимания на его приказ. Цодер наклонился к койке Веглера и, подперев руками голову, тихонько похрапывал с открытым ртом. Сестра Вольвебер еще раз громко прищелкнула языком, отчасти от восхищения, отчасти чтобы разбудить доктора. Цодер перестал похрапывать, но не проснулся.

— Ну и ну, доктор! — зычно воскликнула она. Цодер мгновенно выпрямился, со всхлипом втянул в себя воздух и вытаращил испуганные глаза. Сестра Вольвебер вовсе не нарочно повысила голос — она просто не умела говорить шепотом. Ее густой голос словно сам по себе вырывался из огромных кузнечных мехов ее груди. Когда Цодер осознал, кто стоит перед ним, на лице его появилось усталое раздражение, а глаза снова стали тусклыми, как обычно. Сестра Вольвебер, зная, что сейчас последует, немедленно начала свою «танковую атаку», как называл это Цодер.

— Это мне нравится! Прекрасно! Я же вам говорила — вы еле живы после операции. Вы только посмотрите на себя. Мокрая курица! Куда вы будете годиться завтра, если у пациента начнется сепсис? А? Немедленно идите спать! Я требую!

Ожидая его обычной ядовитой контратаки, сестра Вольвебер немало удивилась, увидев, что Цодер улыбается ей ласково и устало.

— Ну, пожалуйста, доктор! — взволнованно продолжала она. — Ведь такому человеку, как вы, все время приходится думать. Это же вас выматывает! Поглядите на себя. Я вас насквозь вижу. Ваш мозг спит, а вы даже не знаете об этом. Идите, ложитесь спать, доктор. Я могу подремать где угодно. Я посплю, сидя на стуле, и завтра буду свежее, чем вы.

— Ох, перестаньте рычать, женщина. А то вы меня совсем доконаете. Проверьте-ка его пульс.

Сестра Вольвебер, торжествуя победу, немедленно повиновалась с сияющей улыбкой. Держа запястье Веглера, она с нежностью смотрела на доктора, протиравшего глаза.

— Все было прекрасно, и вдруг несколько минут назад меня сморило, — еле слышно проговорил он.

Пациент пошевелился и невнятно забормотал; Цодер обернулся. Большая голова металась по подушке. Лицо Веглера все еще было воспалено после операции, лоб лоснился от пота, влажные светлые волосы спутались.

— Девяносто девять, — сказала сестра.

— Гм! Немножко участился.

— Но, доктор, если пульс доходит до девяноста девяти, это еще ровно ничего не значит. Даже вам должно быть это известно.

— Даже мне. Проверяйте пульс каждые полчаса.

— Ну вот еще, как будто нельзя и через час.

— Черт вас возьми, женщина, извольте делать, что вам велят!

— Хорошо, доктор. Мне ведь все равно, только я не люблю, когда вы начинаете выходить из себя. Доктор всегда должен сохранять спокойствие. Что будет с пациентом, если доктор нервничает?

— Он умрет, он умрет, — сказал Цодер. — Умрет и будет похоронен, и его слопают черви. Скоро и с вами будет то же самое, сестра.

— В свое время, — любезным тоном отозвалась сестра. — А теперь ступайте спать, доктор.

— Помните же — каждые полчаса. Категорически требую — вы позовете меня, если пульс будет больше, чем сто один.