Иван Дынин - Земные громы [Повесть]

В субботу, 10 мая 1941 года, в кабинет к Грабину вошел редактор заводской газеты. Василий Гаврилович часто выступал в многотиражке и был уверен, что Худяков принес ему на вычитку гранки очередной статьи. Но Андрей Петрович протянул ему свежий номер областной газеты. На первой странице Грабин увидел свой портрет под крупным заголовком «Избирательная кампания по выборам в Верховный Совет РСФСР». Стараясь не показать волнения, положил газету на стол, поблагодарил Андрея Петровича. А когда дверь за Худяковым закрылась, торопливо развернул газету, прочитал набранные крупным шрифтом строки: «Общее собрание рабочих, инженерно-технических работников и служащих химического завода, на котором присутствовало 1950 человек, предложило выдвинуть кандидатом в депутаты… Грабина Василия Гавриловича, 1899 года рождения, члена ВКП(б), генерал-майора технических войск».

Под фотографией была дана краткая биографическая справка. И хотя Василий Гаврилович прекрасно помнил и знал каждую дату, каждое большое и малое событие своей жизни, он еще раз медленно прочитал всю колонку, посвященную ему.

«1914 год — участвует в забастовке рабочих…» И встали перед глазами непривычно тихие механические мастерские. Вспомнились рабочие, бросавшие инструмент… Отряды полицейских… Угрозы хозяина.

«1914–1915 годы — работа на мельнице в станице Старонижестеблиевской…» Василий Гаврилович расстегнул ворот рубашки. Ему почудился даже запах муки, перед глазами завертелись жернова, из белого тумана возник Федоренко с плеткой в руках…

Как давно все это было… И было ли это с ним? Или приснилось ему в тяжелом сне после напряженной работы в КБ? Нет, не приснилось. Все это он пережил, через все прошел. И почему-то показалось странным, что целые годы его жизни вместились в несколько строк. Для него они были такими неизмеримо длинными и тяжелыми.

…Новая пушка формировалась буквально на глазах. Кажется, только вчера для нее расчистили место сборки, а сегодня уже можно представить, как она будет выглядеть в танке. 14 мая, на тридцать восьмой день после начала проектирования, из ЗИС-6 произвели первый выстрел на заводском полигоне. Обещание, данное Грабиным секретарю ЦК А. А. Жданову, было выполнено на неделю раньше.

Успешно выдержав полигонные испытания! ЗИС-6 вскоре была принята на вооружение.

Выступление Грабина с докладом перед ленинградскими товарищами вызвало резонанс среди специалистов. Директор института усовершенствования инженерно-технических работников прислал Василию Гавриловичу большое письмо. Он просил конструктора выступить еще раз. К письму был приложен список вопросов, которые возникли у слушателей. Ответить на них письменно Грабин не решился: многие проблемы были спорными и требовали не однозначных формулировок, а подробного разъяснения, обмена мнениями с собеседниками. Несмотря на занятость, Василий Гаврилович решил еще раз съездить в Ленинград.

В середине июня 1941 года на завод поступило распоряжение представить в Наркомат вооружения подробный доклад о подготовке к внедрению в производство противотанковой пушки ЗИС-2. Амо Сергеевич Елян проводил очередной отпуск в Кисловодске.

— Придется ехать нам двоим, — тяжело вздохнул главный инженер завода Марк Зиновьевич Олевский.

— Я готов, — согласился Грабин. — Попутно побываю в Ленинграде, продолжу разговор о скоростном проектировании…

— Если сумеем отчитаться в Наркомате, — перебил его Олевский. — Дела с ЗИС-два продвигаются медленно, а необходимость в противотанковых пушках большая. Зря бы нас не вызывали.

Главный инженер не ошибся. Разговор в Наркомате был долгим. Молодой нарком Д. Ф. Устинов требовал, чтобы на заводе точно определили сроки начала серийного выпуска военной продукции, возможности цехов, нужды и потребности производства. Грабин с удивлением и уважением смотрел на Олевского, словно видел его впервые. Марк Зиновьевич отвечал на вопросы четко и уверенно, не заглядывая в подготовленные записи, называл множество цифр. Он хорошо знал и производственные проблемы завода, и многие вопросы, решаемые металлургами, станкостроителями, технологами и другими специалистами огромного коллектива.

Влюбленный в свое дело, Василий Гаврилович смотрел порой и на директора завода, и на главного инженера несколько свысока. Ему казалось, что они меньше, чем он, пекутся об улучшении конструкций орудий, о внедрении передовых методов производства. Но в Наркомате он увидел другого Олевского — целеустремленного, глубоко понимающего задачи, стоящие перед заводом, далеко видевшего перспективы его развития. Невольно подумалось: «А не переоцениваю ли я свою роль на заводе? Не заболел ли я самомнением?» Краска залила лицо, будто не он сам, а кто-то другой устыдил его. Украдкой огляделся, увидел, что все внимательно слушают главного инженера, и постарался поскорее заглушить неприятные мысли.

Когда после напряженной работы вышли из насквозь прокуренного кабинета на свежий воздух, притихшая Москва уже встречала воскресное утро. Первые солнечные лучи позолотили крыши домов, по улице медленно двигалась машина, поливавшая тротуар.

— В гостиницу? Или сразу махнем за город? Денек, видать, будет хороший, — проговорил Грабин, разминая затекшие от долгого сидения за столом ноги.

— Есть предложение для начала всем зайти ко мне домой, — отозвался член коллегии Наркомата вооружения Носовский, работавший вместе с ними. — Отдохнем, приведем себя в порядок.

— А потом закатимся на футбол, — сразу же согласился Олевский.

Стоило Грабину лечь и положить голову на подушку, как он моментально заснул, словно провалился в бездну: сказалась усталость после двух бессонных ночей. Разбудил его телефонный звонок. Открыл глаза и сразу же зажмурился. В окна бил яркий солнечный свет. Хозяин квартиры, подошедший к телефону, вдруг громко вскрикнул, положил трубку и повернул выключатель радио. Из репродуктора, висевшего над столом, на всю квартиру зазвучал глуховатый голос: «…Нападение на нашу страну совершено несмотря на то, что за все время действия этого договора германское правительство ни разу не могло предъявить ни одной претензии к СССР по выполнению договора…»

— Война, товарищи! — пояснил Носовский, хотя и без этого всем было ясно, что речь идет о войне.

Грабин, присев на кровати, старался не пропустить ни слова: «…Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, страдание которых мы хорошо понимаем, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие народы».