Иван Лазутин - Высота

— Если будет такой минут и такой нужда, товарищ лейтенант, я даже Одиссу вытащу из любой огонь, хотя я его не ощинь люблю.

— А за что ты меня не любишь, Усман? — сиротливо прозвучал в углу землянки голос Витарского.

— Во-пирвых, за то, что ты плохой щастушка про миня нидиль назад сощинил, а еще за то, что, когда мы идем на захват нимса, ты всигда ползешь самый последний. А когда ползем назад, в свою сторон, ты всегда пирвай пересекаешь передовую. И по глазам твоим я вижу, что сирца твоя в груди трясется, как овещий хвост.

Усман был доволен: слова его вызвали глухой хохоток, прокатившийся в облачках махорочного дыма над земляными нарами. Все во взводе знали, что Серезидинов еще не погасил в своей душе обиду за частушку, которую неделю назад пропел Витарский, когда разведчики устраивались на своих нарах, готовясь ко сну.

Уловив минуту тишины, Витарский так, чтоб слышали все, бросил в полутьму землянки:

— Усман, я сочинил частушку. Хочешь пропою?

Серезидинов, не ожидая подвоха, обрадовался:

— Пропой, Одисса. Я люблю русский щастушка. Наша деревня русский девушка пели хороший щастушка!

И Витарский, прокашлявшись, подстраиваясь под акцент Серезидинова, запел во весь голос:

Вялый смешок, жиденько проплывший под тройным накатом землянки, тут же погас, как слабый огонек при сильном ветре. Зная обидчивость Усмана, разведчики сразу почувствовали, что грубая частушка Витарского саднящей занозой впилась в душу Серезидинова.

— Дурак ты, Одисса… И еще недоущка… Даже географий за шесть классов ни знаешь. Чишма не в Татарии, Чишма в Башкирии.

— Молодец, Усман!.. — подбодрил Серезидинова Егор Богров. — Врезал Одессе под самые микитки. Тоже мне Иван Андреевич Крылов с Молдаванки!..

И все-таки все во взводе, зная незлопамятность Серезидинова, были уверены: если вдруг Витарского ранят и он сам не сможет выползти с поля боя, Серезидинов, рискуя жизнью, вынесет его.

Случай с частушкой произошел неделю назад. И вот теперь вопрос Казаринова, обращенный к Серезидинову, словно ворохнул потухающий костерок обиды в душе Усмана. Ворохнул, но не дал ему разгореться.

— Спасибо, Усман. Я верю, в случае беды ты вытащишь из огня и меня, и Витарского, и любого другого. — Казаринов аккуратно свернул листы письма, положил их в конверт и подошел к ящику из-под патронов, на котором его одиноко ждал алюминиевый котелок с холодной кашей. — Братцы, я потерял ложку, — Казаринов, стуча по карманам, обвел разведчиков взглядом. И тут же расхохотался, увидев, как, словно по команде, к нему протянулось сразу несколько ложек.

Казаринов взял ложку у Серезидинова, присел на чурбак и принялся за еду.

Разведчики молча свертывали самокрутки, смотрели на своего командира. Каждый из них сердцем чувствовал, что письмо, полученное им из Москвы, было нерадостным.

Третья, и самая отчаянная, попытка немцев взять Москву в первых числах декабря позорно провалилась. Кроме того, она предвещала тяжелые стратегические прогнозы крушения гитлеровских планов вторжения на советскую землю. За пять дней ожесточенных боев, в ходе которых каждая атака с той и другой стороны встречала бешеную контратаку, соединения 4-й немецкой полевой армии, в состав которой только на можайском направлении входило четыре артиллерийских корпуса и 57-й танковый корпус, отступили на двадцать и более километров. Попытка немецкого командования прорваться к Голицыно и оседлать при этом Минское шоссе и линию железной дороги также кончилась поражением контратакующих соединений 9-го артиллерийского корпуса немцев. 5-я армия генерала Говорова, находясь в центре оперативного построения войск Западного фронта, с первого по пятое декабря освободила шестнадцать населенных пунктов, в боях за которые противник потерял только убитыми более полутора тысяч солдат и офицеров. Особенно жаркие бои, не прекращавшиеся ни днем, ни ночью, разгорелись при разгроме вражеской группировки, прочно укрепившейся в деревне Акулово, по которой в течение тридцати минут после залпа гвардейских минометов била вся артиллерия дивизии Полосухина. Деревню Акулово стремительным натиском брали с двух сторон: с запада и с севера. С запада, со стороны Нарских прудов, как только артиллерия перенесла огонь в глубь обороны, в Акулово ворвалась автоматная рота 17-го стрелкового полка. С севера в это же время на Акуловскую поляну из рощи поднялись в атаку бойцы батальона капитана Ивановского.

Акуловская поляна превратилась в изрытое черными воронками кладбище, усеянное обгоревшими и подбитыми танками, а также трупами немецких солдат и офицеров.

Последнюю неделю, когда с обеих сторон на карту были поставлены все имеющиеся силы, когда в ход пошли резервы командарма-пять, когда по нескольку раз в сутки Ставка Верховного Главнокомандования требовала доклада о ходе боевых действий на можайском направлении, генерал Говоров спал урывками, не разуваясь. В изголовье у него стоял аппарат ВЧ. Голос начальника Генерального штаба маршала Шапошникова Говоров узнавал по первым же словам, и всякий раз теплее становилось на душе командарма, когда с уст маршала слетало его привычное ласкательно-дружеское «голубчик».

Уже совсем стемнело, когда адъютант Говорова доложил, что в штаб армии прибыл корреспондент «Правды». Говоров, собиравшийся на часок прилечь, выругался:

— Ох уж эти мне корреспонденты!.. Умереть спокойно не дадут. Три дня назад, когда земля смешалась с небом, их не было. Ну что ж, давай его сюда. Только предупреди: на интервью у меня больше тридцати минут не найдется.

В блиндаж корреспондент вошел нерешительно, даже как-то пригибаясь в коленях. Откуда было знать командарму, что корреспондент, прежде чем ехать за материалом в 5-ю армию, специально справлялся: что за человек генерал Говоров? не строг ли? как относится к журналистам?.. И получил от своего коллеги, уже встречавшегося в ноябре месяце с командармом-пять, исчерпывающую характеристику: немногословен, по натуре человек черствый, не любит громких слов и лирических излияний. С подчиненными строг и пунктуален.

— Товарищ генерал, разрешите представиться!.. — одним духом выпалил корреспондент.

Говоров нахмурился, кивнул.

— Военный корреспондент газеты «Правда» майор Пыриков.

За полтора месяца командования армией это был третий корреспондент, посетивший Говорова.

— Садитесь! — Говоров кивком показал на табуретку, стоявшую у длинного стола, на котором лежала оперативная карта можайского рубежа обороны. Хорошо знающий свою службу, адъютант поспешно прикрыл карту газетами.