Владимир Бээкман - И сто смертей

В другом стихотворении В. Бээкман говорит: „Днями жизни готов расплатиться, но не стану в свинцовые стены прятать сердце от всех излучений“. Одним из таких излучений и была память о войне. Во все большую и глубокую даль прошлого уходили ее годы и дни, события и лица, но главное не забывалось, не окрашивалось „добро и зло в безразличный цвет“, всегда достаточно было пустяка, намека, чтобы ум и сердце всколыхнулись и вспомнили. А намеков, напоминаний, грозных предупреждений было достаточно — в те десятилетия, что прошли со времен второй мировой, на земном шаре не прекращались малые и большие войны, возникали конфликты, лилась кровь, становились калеками и гибли взрослые и дети, мужчины и женщины.

Уже в поэме „Свет Восточной Европы“ (1962) Бээкман горячо и взволнованно раздумывал о том, как случилось, что миллионы европейцев были вброшены в братоубийственное шестилетие, предупреждал об опасности новых войн и катаклизмов („От звезды предутренней до света дневного очень долгий путь… Дорогу могут перегородить проволока и штыки… Шагающих по этой дороге можно расстреливать, можно вешать, из груди вырывать сердца!“). Уже в романе ’’Транзитный пассажир» (1967, русский перевод 1972), в некоторых его эпизодах появлялись картины военных лет. Правда, это были скорее иллюстрации к проблеме «человеческого выбора во времена великих смут». Однако чувствовалось, что писатель как бы примеривается к теме войны, присматривается к своим собственным воспоминаниям о войне и к тому знанию о ней, которое выкристаллизовывалось в нем в послевоенные годы. Воспоминания были не очень велики, но значащи; те новые и все накапливающиеся знания о войне, которые приобретались писателем в последующие годы, с одной стороны, показывали ему недостаточность, малость тех детских воспоминаний, а с другой стороны, придавали тем же детским воспоминаниям многомерность и новую окраску. То, что некогда происходило на глазах подростка, вырванного из мирной жизни, те разговоры, которые он некогда слышал и запомнил, те эпизоды походов и боев, невольным участником которых он был, естественно воспринятые мальчиком однозначно и плоско, ныне поворачивались непонятыми, непознанными прежде сторонами и оттенками.

И все же начал Бээкман не с воспоминаний, как было бы, казалось, естественно и как начинают очень и очень многие, переходя впоследствии от описания личных впечатлений к глубокому и широкому осмыслению того периода в жизни страны, в который проходили их детство, отрочество, юность. Писатель социально активный, Бээкман обратился к другим сторонам войны, рассмотреть и исследовать которые ему представлялось более важным и насущным делом. В 1975 году одновременно на эстонском и русском языках появился его роман «Ночные летчики», принесший ему, кстати сказать, всесоюзную известность, вызвавший много разнообразных и интересных критических откликов.

История, рассказанная Бээкманом в «Ночных летчиках», читателю, пребывающему в мире иных моральных норм и ценностей, может показаться и кажется невероятной. Но только поначалу. По мере чтения уверяешься в ее возможности. И дело не только в том, что вспоминаешь о мальчишках из гитлерюгенд, чей фанатизм, умело направленный их воспитателями, вылился в озверение, о японских камикадзе, припоминаешь неоднократные газетные сообщения о солдатах и офицерах японской императорской армии, долгие годы после войны скрывавшихся в джунглях Малайского архипелага и не желавших подчиняться приказу о капитуляции. В том, что подобное возможно в современном мире, убеждает писательская логика, писательское слово, убеждает нарисованная им картина сегодняшней и вчерашней европейской жизни.

Впрочем, ни географические точки, ни даже материк, на котором и около которого происходит описываемое в «Ночных летчиках», нигде в романе не названы (хотя нет — однажды самолет Берга пролетит над Осло) Но вряд ли у какого-либо читателя возникнет хоть малейшее сомнение в том, что командир бомбардировочного самолета Берг, штурман Коонен и стрелок Клайс — осколки гитлеровской военной машины, а Елена, Андерсены и другие обитатели нового дома на углу бульвара, возведенного на месте разрушенного дома Робинзона, живут в одном из западногерманских городов. Все же Бээкман не случайно «забыл» дать точные координаты страны, уточнить национальность своих персонажей. Ибо его интересуют и рассматриваются им в романе не качества, присущие конкретно немцам или конкретно фашистам, а нечто общечеловеческое, способнее проявиться или быть воспитанным в человеке вообще, будь он скандинав или житель южных европейских полуостровов.

Третья четверть двадцатого века была ознаменована для Европы небывало длительным миром. И гонкой вооружений, небывалой как по размеру, так и по своему влиянию на материальную и духовную жизнь людей.

Размышления над сегодняшней международной обстановкой в Европе, высказанные в ряде зарубежных очерков Бээкмана, неизбежно приводили к воспоминаниям и размышлениям над политическим и человеческим опытом второй мировой войны. Естественно, что писателя более всего интересовал опыт человеческий, — то, как человек, существо разумное, превращается в существо исполняющее, подчиняющееся, отказывающееся от размышления и суждения, как вытравляется в человеке все человеческое.

Здесь, казалось бы, можно и возразить: но ведь в Берге живет ненависть к врагу.

Но достаточно даже не очень внимательно присмотреться к Бергу, чтобы увидеть, что эта его ненависть не похожа на чувство, а если и была им когда-то, то давно уже стала чем-то абстрактным, окостеневшим, неспособным к развитию, человеческое из нее выветрилось. Его ненависть внушена приказом, а не возникла естественно. Да и все другие чувства и даже побуждения Берга появляются и исчезают по приказу. Те же, что рождаются иначе, он почитает беззаконными: «Иногда он ясно ощущал в себе желание поискать связи с себе подобными. Постепенно желание это даже усилилось. Но он отлично сознавал, что его желания никогда не поднимутся на ту ступень, где бы они вступили в противоборство с приказом. Приказ — это было нечто лежащее вне его. Желание же возникало в себе, и с ним он обязан был совладать сам. Непременно. Ведь он солдат».