Игорь Акимов - Баллада об ушедших на задание. Дот

- Меня Коля зовут, - сказал он. - Я безвредный. А подыхать не хотелось. Вот и пошел к ним сюда. Из концлагеря.

Он осторожно помассировал шею, поморщился.

- Крепко мне Мишка хряснул. Думал, кранты. Выкарабкался!… Я ж ему, суке, закидоны делал: Мишаня, говорю, пока горит, давай перекинемся до наших. Когда еще раз такая лафа засветит. А он мне: не тая у меня биография, не подходячая для совестливых. Руки, значит, уже ничем не отмоешь. - Он поглядел в ту сторону, где между кустами лежали разведчики. - Мишка меня за собой тянул в бега, до барона, значит. Но я тоже упертый. Сел на тормоза прочно. Ну он меня и пришиб. Он у нас по этой бухгалтерии первый мастер. Должно, нарочно не угробил до смерти - барону оставил в удовольствие.

- Там что - плохо было заперто?

- Зачем же плохо? Мы через дырочки в крыше. Нам это во как, - он чиркнул ребром ладони над головой.

- Ловкий ты парень, Коля.

- Есть малость.

- Только вот беда, Николай, момент для спасения ты выбрал не самый подходящий.

- Виноват, товарищ капитан. Не понял.

- Скорей всего - драться сегодня будем. Насмерть.

Коля подумал.

- Жалко, - сказал он.

Они помолчали, и Коля все думал очень напряженно.

- У меня до вас просьба будет, товарищ капитан.

- Давай.

- Как на связь станете, передайте мамке два слова, я адресочек дам. Значит, что погиб ее сын Коля красной смертью как герой. При выполнении, значит, боевой задачи.

Потом сел рядом с капитаном и стал рисовать пальцем план замка. Где огневые точки, и шлюзы, и входы в бункера, сколько охраны, курсантов и офицеров-преподавателей. Потом он присоединился к разведчикам, а капитан Сад все сидел под той же грушей, сидел и думал, только теперь ему уже спать не хотелось, и он думал по-настоящему, и когда настал полдень, он понял, что замыслил Хальдорф.

Первый завал разведчики устроили за пять километров до села. Для засады место было идеальное: дорога заворачивала вокруг холма, лес подступал почти вплотную, видимость вперед по дороге от силы метров на пятьдесят. Капитан Сад смотрел сверху, как дозорный мотоцикл, лихо одолев поворот, едва успел затормозить, пошел юзом и его даже развернуло, причем коляска зарылась в ветвях лежавшей поперек проезжей части могучей ели. Перепуганный пулеметчик дал из коляски очередь по кустам, эхо звонко защелкало между холмами, а мотоцикл, взвыв мотором, уже мчался назад, к колонне.

Лес молчал.

К этому завалу немцы отнеслись с предельной серьезностью. Вся рота высыпала из бронетранспортеров и прочесала лес по обеим сторонам дороги - до завала и еще метров на сто дальше. Потом растащили завал, погрузились в бронетранспортеры, но теперь их скорость не превышала тридцати километров в час. Осторожничали.

Второй завал был устроен в таком же удачном месте. Немцы ждали его, и все-таки он оказался для них сюрпризом, и опять была легкая паника, а потом действия в обычном порядке: разгрузка, прочесывание, разборка завала, погрузка…

Третий завал они восприняли уже как должное. Растаскивали его солдаты с двух головных бронетранспортеров, остальные ждали в машинах, держа под прицелом придорожную чащу. И едва в завале появился небольшой просвет, колонна двинулась вперед, буквально продиралась через кроны сброшенных в кюветы деревьев.

Торжествовал немецкий рационализм.

И нехитрый психологический расчет капитана Сада.

Четвертый завал скорее напоминал баррикаду. Он был посреди села, но расположен так хитроумно, что объехать его не было возможности, а растащить - далеко не просто. Кроме того, рядом был колодец - идеальный стоп-сигнал в этот зной, - и еще один психологический тормоз: с баррикады уже был виден пятый завал. Он находился по другую сторону ручья, за мостом, и был чисто символическим, но это можно было обнаружить, лишь подъехав к нему вплотную.

Немцы принялись за дело организованно. Правда, сперва вся рота хлынула на водопой, но уже через пять минут целый взвод растаскивал баррикаду, а несколько солдат пошли к мосту и тщательно осмотрели, не заминирован ли он. А затем, как и в предыдущий раз, едва в баррикаде появился мало-мальский просвет, в него протиснулся бронированный вездеход и помчался к пятому завалу.

До него вездеход не доехал.

Он уже был на полпути к цели, когда сзади раздался сильный взрыв. Это Володька Харитончук, стремительно выкатившись из кустов, разнес мост связкой гранат. Потом он улегся в кювете, в заранее облюбованном месте, откуда стрелять было удобно, как в тире, засек время с точностью до секунды, приготовил к бою автомат и «трехлинейный мастерок» со снайперским прицелом и стал ждать, когда появятся первые враги.

Ты должен удержать их ровно десять минут, сказал ему капитан Сад, После этого отходишь к завалу. Но запомни, тезка, если они тебя подстрелят раньше, если ты им позволишь это, я тебя перестану уважать, не говоря о том, что так можно испортить все дело.

Владимир Харитончук, вы артист! - похвалил себя разведчик, с удовольствием разглядывая окутанные облаком дыма и пыли развороченные и расщепленные бревна. Сзади послышалось несколько быстрых выстрелов. Харитончук поглядея через плечо. Разведчики копошились возле вездехода. Потом взревел мотор - и машина рванула по дороге. Славно.

Пошла уже третья минута, когда немцы перестали топтаться на том берегу и начали переправу через ручей. Харитончук не спешил, выждал удобный момент и снял двух особо зарвавшихся одной короткой очередью. Остальные залегли. Хоп-ля! - и капутцино! Привет господу богу от снайпера-артиста, редактора комсомольского боевого листка Владимира Андреевича Харитончука.

Он заметил возле бронетранспортеров офицера, нашел его оптикой - снял Потом опять взял автомат и пугнул для порядка тех, кто слишком смело перебегал от крайней хаты к ручью; не попал, конечно, но это его не огорчило, и он замурлыкал под нос: «Будешь ты моей! Будешь ты моей!…» - любимая песня (эти слова единственные) любимого капитана Сада, который позволял себе такую вольность только в бою.

В небольшую глинистую промоину, не долетев до Харитончука каких-то полутора метров, ткнулась ручная граната. Харитончук завалился в свой мелкий окопчик, переждал оглушивший на несколько мгновений взрыв и визг осколков, но едва снова приподнялся, морщась от тротиловой вони, как вторая граната разорвалась где-то близко за спиной. И уже начинали обходить и слева, и справа.

«Будешь ты моей!…»

Он сел - и пули защелкали по кустам, отбивая у фрицев охоту к самодеятельности.

Патронов у него было довольно. Успеть бы все извести.

Коля сказал:

- Пусть у тебя не болит голова, товарищ капитан. Дай мне две пушки, и я тебе покажу, как это делают люди.

Весь расчет строился на аккуратности и глазомере Володьки Харитончука. Но тот был точен до секунды, и немцы в вездеходе услышали взрыв именно тогда, когда было надо, и стали тормозить соответственно: не сразу, но резко, и развернуться не успели, потому что из-под небольшой кучи соломы при дороге поднялся Коля - в каждой руке по парабеллуму - спокойно подошел и показал, «как это делают люди». Напоследок он успел вскочить в вездеход и заглушить мотор.