Анджей Збых - Пароль капитана Клоса (сборник)

— Мой приказ остается в силе. И до его отмены никто не покинет Пшетоку…

— Я должен завтра чуть свет выехать. Купил два воза хвороста и…

— Может быть, до завтра мой приказ будет отменен, — сказал Клос.

— Политика меня не интересует, господин обер-лейтенант. Я знаком со многими немецкими офицерами, спросите кого-нибудь из своих сослуживцев, которые уже давно здесь находятся. Писарский может пригодиться. Иногда необходимо послать посылочку домой в Германию… — Торгаш говорил на плохом немецком языке, мешая немецкие слова с польскими.

— Пан Писарский предлагает мне торговую сделку? Да вы просто спекулянт!

— Господин обер-лейтенант сразу с упреком… Я ничего вам не предлагаю, только — услуга за услугу. Господин обер-лейтенант не должен сердиться. Я не спекулянт, а неплохой посредник. Писарский все может сделать, что ему прикажут. Прошу вас спросить хотя бы полковника Гофберга. Вы, наверное, знаете его?

— Что вы сказали? — быстро произнес Клос. То, что он услышал, озадачило его. Неужели он ошибся в расчетах? Клос решил наступать на Писарского. — Так, может, вы и инструкции имеете для меня?

— Инструкции? — удивился Писарский. — Не понимаю. — Торгаш начал пятиться к двери. — Это какое-то недоразумение. До свидания, господин обер-лейтенант. Прошу извинить… — Он в испуге выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Клос не выдержал и рассмеялся. Подойдя к окну, он увидел, как Писарский перебежал двор усадьбы и скрылся в какой-то хозяйственной пристройке.

Разведчик решил проникнуть в контору старика Пшетоцкого чуть позже, а сейчас проверить, куда так поспешно скрылся человек, который охотно покупает и продает все, что попадает ему под руку. «И так же охотно продаст любого», — подумал разведчик, подходя к двери пристройки, за которой только что скрылся Писарский.

Больше всего удивила Клоса огромная куча хвороста снаружи, перед дверью. Он обошел ее и, поднявшись на цыпочки, заглянул в окно. Внутри никого не было видно. Но, внимательнее присмотревшись, можно было заметить ступеньки ведущей в подвал лестницы. С обратной стороны пристройки он увидел небольшое подвальное окошко. Клос наклонился и сразу же заметил Писарского, который оживленно рассказывал что-то мужчине в грязном фартуке. Под потолком на крюке была подвешена огромная свиная туша, которую этот мужчина, видимо, обрабатывал.

Эдвард сообщил ротмистру, какая фамилия неоднократно повторялась на листке бумаги, оброненном обер-лейтенантом Клосом.

— Ты не ошибся? — усомнился ротмистр.

— Нет. Я своими глазами прочитал: «Латошек», пан ротмистр. Больше всего, — сказал Эдуард, — меня беспокоит вот что… Помните, когда вошел Писарский, я сказал о нем, что он «король контрабандистов», а потом он сам начал говорить о памятнике неизвестному контрабандисту. Помните? Иоланта даже не среагировала на это.

— Не понимаю. На что она должна была среагировать?

— Это выражение оккупантов, пан ротмистр. Иоланта должна была спросить, что оно означает. А если не спросила, значит, она его не знает.

— Не слишком ли ты подозрителен? Они там, в Лондоне, знают о нас все, поскольку получают точную информацию.

— Я офицер контрразведки и не всегда должен верить на слово. Между прочим, пан ротмистр не обратил внимания на их разговор во время завтрака?

— Чей разговор? О чем ты говоришь?

— Извините, пан ротмистр, я не докладываю, а только мыслю вслух… Когда старик Пшетоцкий разговаривал с Иолантой, он что-то вспоминал о знакомстве с ее отцом. Сначала он рассказал, как они в Юрате, заговорившись, потеряли из виду восьмилетнюю Иоланту. Даже обратились за помощью к полиции, чтобы разыскать ее. Иоланта долго не могла этого вспомнить, но потом все-таки вспомнила и даже добавила какие-то подробности. Тогда Пшетоцкий ударил себя по лбу, кляня свой склероз, и сказал, что это было не в Юрате и потерялась не Иоланта, а какая-то Бася Козеловская.

— Может быть, она не хотела возражать старику?

— Все может быть, — ответил Эдвард. — Если бы не это, то дал бы голову на отсечение, что видел ее на варшавских теннисных кортах…

— Она же подтвердила, что была там.

— Да, это верно, — проговорил Эдвард. — Но сам я до войны никогда не был в Варшаве. Это значит, что я видел ее там уже во время войны, года полтора назад. А в это время, как известно, все варшавские теннисные корты заняли немцы и вход туда полякам был запрещен. Так почему же она утверждает, что ни разу не приезжала в Польшу, тогда как я точно видел ее в Варшаве?

— А если это была какая-нибудь другая девушка, похожая на Иоланту? — усомнился ротмистр. Подозрение Эдварда начинало беспокоить и его.

— Не кажется ли вам, пан ротмистр, что слишком много этих «может быть»?

— Но какие у тебя основания для подозрений? Она назвала пароль курьера из Лондона, предъявила половинку долларового банкнота, ты сам сверил его со своей половинкой. Привезла нам деньги. Кажется, все в порядке.

— Если бы я был уверен! — вздохнул Эдвард.

— У тебя есть еще какие-нибудь сомнения, которыми ты хотел бы со мной поделиться?

— Я и сам не понимаю. Ума не приложу, что к чему. Это только мое предчувствие, пан ротмистр. Я надеюсь, что вы скажете мне что-нибудь определенное. У меня нет конкретных доводов. Я работал в старой «двуйке» [1] «Двуйка» — второй отдел (разведка) генштаба довоенной польской армии. — Прим. ред. , видимо, вам известно, что еще перед войной, в Гамбурге…

— Известно, говори по существу.

— Одна собака за версту чует другую. Как только я увидел этого немца, то интуитивно почувствовал, что он из наших.

— Из наших? — не понял ротмистр. — Поляк?

— Нет, нет, я не о том. Он из армейской контрразведки, из абвера. Видите ли, пан ротмистр, мне кажется, он умышленно обронил те машинописные листы с фамилией Латошека, чтобы я их прочитал.

— Какую цель он преследовал?

— Не знаю, — ответил Эдвард. — У меня есть кое-какие предположения. Пан ротмистр, я отвечаю за вашу безопасность…

— Поменьше обо мне, — прервал его ротмистр. — Если эти бумаги инженера Латошека так важны, то они не должны попасть в руки немцев.

— Так точно, пан ротмистр. Мы даже не можем передать их Иоланте, пока не убедимся, что она действительно курьер из Лондона.

— Верно, пан поручик. Но эти бумаги еще не в ваших руках. Они у Пшетоцкого, однако и это мы знаем не наверняка. Хотя он не отрицал этого, когда Зося обратилась к нему. Попытаюсь вытянуть из старика все, что ему известно о документах зятя.

— И еще одно, пан ротмистр, — это осадное положение. Для чего этот немец создал условия, связывающие наши действия? Хочет помешать нам выполнить задание? И наконец, если речь идет о нашей безопасности, то пан ротмистр может быть спокойным. Если что, сегодня в полночь подам условный световой сигнал с западной стороны крыши дома и через час в Пшетоке будет около двухсот наших людей.