Лев Софронов - На войне я не был в сорок первом...

— Везет нам, ребятки!

Вот было бы здорово, если бы мы ехали на фронт. И передо мной возникают заманчивые картины.

… Машина с горсткой отважных разведчиков мчится по шоссе, которое простреливается гитлеровцами. Командир Алек­сей Сазонов подбадривает своих орлов:

— Веселей, ребятки! За поворотом — наши.

Осиным роем свистят пули над головами. Склонился к ба­ранке бывалый разведчик шофер Бао. Не раз попадал он в та­кие переплеты и всегда говорил:

— Живем, гусары!

Голова Александра Воронкова перевязана. Через бинты про­сачивается кровь. Первым схватился он с «языком» — дюжим обер-лейтенантом, который лежит сейчас в ногах разведчиков, связанный прочными морскими узлами, с кляпом во рту. Гла­за немца, налитые кровью, вращаются в бессильной ярости.

И когда до поворота остается какая-то сотня метров, вра­жеская мина разрывается прямо перед машиной.

— По-пластунски — за мной! — выбравшись из перевер­нутой машины, командует Алексей Сазонов.

Пленного гитлеровца приходится волочить за собой, как бревно. Остался в машине насмерть сраженный осколком бала­гур и весельчак Бао. Никогда не услышат больше разведчики его озорной команды: «Гусары, по коням!»

Через полчаса разведчики были у своих. На вопрос товари­щей: «А где наш Бао?»—все, как один, виновато опустили глаза...

— Дает наш Бао, — говорит Сашка, — с ветерком едем! Мы встаем в кузове, положив руки друг другу на плечи. Ах, Москва, Москва, какая ты огромная, какая бесконечная!

Какая ты суровая в эти дни, словно и сама надела грубую красноармейскую шинель. В витринах магазинов — мешки с песком, на домах броские надписи: «Бомбоубежище», «Газо­убежище» — и стрелы, указывающие вход в подвалы. Дворы домов изрыты щелями, напоминающими окопы.

По Садовому кольцу молча шагают вооруженные ополчен­цы. В этих рядах — и ученые, и рабочие, служащие и студен­ты. Только нас, мальчишек, нет в бесконечных колоннах.

— Запевай! — громко говорит командир.

Горячие и гневные слова песни разносятся далеко вокруг, останавливают женщин на тротуарах, вызывают мурашки вос­торга на наших лицах. Слушает Москва честный и смелый го­лос своих сыновей, знает Москва, что не отдадут они ее на по­ругание врагу, как никому не позволят обидеть родную мать, давшую им счастье жизни.

Слушай, Москва, и верь сынам своим! Верь и нам, москвичатам, что нигде и никогда не уроним мы твоей чести. Не беда, что мы не умеем говорить громких слов. Мы будем драться за тебя, Москва, со всей мальчишеской злостью и упрямством. За то, чтоб снова засверкали рубиновые звёзды над твоим Кремлём, чтоб смеялись дети на твоих бульварах, чтоб сменила ты свой строгий вдовий наряд на расписной русский полушалок. Ты слышишь нас, Москва? Нас миллионы у тебя! Сто семьде­сят миллионов! Мы выстоим, Москва, мы победим!

— Чего это ты? — настороженно спрашивает Воронок.

—Соринка в глаз попала, — отвечаю я.

— Небось о фронте задумался? Я, брат, тоже…

Шофер Бао выехал за город и тут показал нам во всем блеске свое водительское мастерство. Мелькали кустарники и перелески, мелькали телеграфные столбы. Ветер свистел в ушах, срывал с головы фуражку. Пришлось опустить ремешок под подбородок.

Ты, Мишук, присядь, — посоветовал Воронок,— не ро­вен час, застудишь горло.

Мишка послушно опустился на дно кузова. Все-таки, навер­ное, хлопотливо быть певцом. Все время следи за своим здоровьем, опасайся сквозняков. Разве это жизнь? То ли дело мы с Андрейкой и Воронком — стоим себе, как моряки на палубе корабля, орем что-то героическое и плюем на всякие простуды!

Мы замечаем впереди огромное летное поле. Истребители кажутся издали маленькими и безобидными. Около машин суе­тятся люди. Неужели боевой вылет? Досадно будет не застать Павлика и Виктора.

— Приехали, гусары! — высунувшись из кабинки, кричит шофер Бао. — Сейчас пойду договариваться, чтобы вас пропу­стили. Раз, два, три, четыре, пять. Никого не забыл? Зарядочку, гусары, зарядочку! Помогает от холода.

Во всем училище я один, пожалуй, знал, что Андрейка Ка­лугин мечтает стать летчиком. В тумбочке у него лежали книги об авиации. На внутренней стенке чемоданчика Андрейки были прикреплены портреты отца, Чкалова, Белякова и Байдукова. Мне казалось, что он частенько молча беседует с ними. Инте­ресно было бы узнать — о чем?

Как он обрадовался сегодняшней поездке! Он собирался к летчикам, словно на бал. Отгладил брюки, надел новую гим­настерку с белоснежным воротничком. Начистил ботинки до зеркального блеска.

— Такого парня можно сразу записывать в ученики лет­чика, — сказал я.

— А тебя в трубочисты, — ответил он.

Пришлось идти умываться. Почему-то я недолюбливал эту процедуру. Мне нравилось ходить чумазым. Сразу всем видно, что рабочий человек. Не белоручка.

К нам подошел дежурный с квадратиками в петлицах и сказал:

— Ага, нашего полку прибыло! Придется, товарищи, ма­лость подождать. Летчики принимают сейчас других гостей. Так сказать, незваных.

Он посмотрел на небо, и мы тоже задрали головы вверх.

— Не здесь, в другом квадрате, — объяснил дежурный. Он повел нас в столовую. Перед нами поставили огромную кастрюлю с супом.

— Посмотрим, какие вы работнички, — сказал дежурный. Он сам разлил суп по тарелкам.

Наш шофер обедал за другим столиком.

— Садитесь к нам, товарищ Бао, — пригласил его Юрка Хлопотнов.

— Как, как? — переспросил дежурный.

— Товарищ Бао, — повторил Юрка.

Дежурный с хохотом сел на стул.

— Кузькин, ты меня убьешь, — сказал он наконец, выти­рая слезы.

Кузькин, подсевший к нам, невозмутимо ответил:

— А меня хоть горшком назови, только в печь не сажай. Бао, значит, бао.

— Он шофер батальона аэродромного обслуживания. Сокра­щенно — БАО. А зовут Кузькина Митрофан. Митроша из Оша. Есть такое местечко под солнцем, — охотно разъяснил нам де­журный.

Митроша из Оша ухмылялся и наворачивал суп.

Вскоре летчики вернулись с боевой операции. Они разгова­ривали жестами и смеялись, как дети.

Что же вы Нину не захватили с собой? — огорченно спросил Павлик.

— Ее вызвали в горком комсомола, — сказал я.

— Подождали бы. Эх вы, мужчины.

Я познакомил Андрейку с Виктором.

— Тоже летчиком хочет стать, — шепнул я Виктору.

— Значит, будем коллегами, — просто сказал он, пожимая руку Андрейке.

Дежурный рассказал товарищам о шофере Бао. Рассказы­вать он был мастак. Виктор поперхнулся супом, а Павлик схватился за живот. Митроша из Оша невозмутимо допивал компот.