Василий Камянский - Звезды не меркнут

— Улицу Огарева.

— Ну да, только фрицы понаприбивали там таких дощечек!.. На углу и ранило Зарубина. «Тащи в дом, в тепле перевяжем», — велю я Мироше. Взошли в угловой домик, а там хуже, чем на воле: голые стены, а на них снег нарос! Фрицы подчистую ограбили, даже печь сломали. Семья на полу, от пуль спасается: сам — по одежке видать, свой брат, железнодорожник, — хозяйка, малышни куча. Увидели нас — мать честная, не отобьешься! — и обнимают, и целуют. А девочка — верите, вот чуть поболе валенка, и худющая страшно! — обхватила Мирошу за ногу и так трогательно выговаривает: «Дяденька красноармеец, не уходи больше, нам страшно!» Мирон обомлел, губы трясутся, шепчет мне: «Товарищ сержант, что делать? У нее сердчишко колотится… Тут…» — и показывает на свое колено!.. Стали уходить, и хозяйка взмолилась: «Родные, как турнете проклятого из города, еще зайдите! Праздник :то какой: и освободили нас, и Новый год тут! Зайдите, всей семьей просим!» Ну, сам — тот построжей, больше молчал, а потом взял пулемет Зарубина и — с нами. Тут его перед вокзалом и убило. Теперь непременно пойти надо к тем сироткам…

— Разведчика к командиру полка! — раздался внизу резкий крик ординарца майора Барабина.

— Сидор-маленький!.. — упавшим голосом прошептал Андреев. Лицо у него потухло. — Что за чертячья жизнь у разведчиков, мать честная!..

— От взвода осталось семь человек. Седьмой — я…

Майор покашлял, с усилием поднял на Атласова запавшие глаза.

— Приказ комдива, — тихо сказал он.

В комнате, где недавно распоряжался немецкий комендант, печь еще дышала густым теплом, но майор зябко ежился, все пытался плотнее запахнуться в полушубок, накинутый на плечи.

Кириллу стало неловко за свой резковатый тон.

— Я только докладываю…

— И обязан! — Сухой огонь в черных глазах майора совсем темнил его обветренное лицо, неподвижное от напряжения. — И отдохнуть вам давно пора, понимаю. Но дело важное, солдат. Нельзя допустить осечки! Фашисты угнали сорок паровозов и пятнадцать эшелонов с заводским оборудованием, представляешь? Всю Калугу разоружили!

— А кто сказал, что это все застряло перед Азаровом?

— Железнодорожник оттуда пришел. Час назад. Раненый. Стрелки взорвал. Бывший начальник разъезда. Фамилия его Мацейко, Илья Федорович. Запомни на всякий случай. — Майор снова склонился над картой. — Немцы теперь чинят стрелки. Им потребуется на это десять-двенадцать часов, по словам железнодорожника. А ты возьмешь свой взвод…

Вернулся Сидор-маленький, поставил на стол бутылку водки, дымящийся котелок чаю. Потом стал вынимать из противогазной сумки и молча раскладывать на полотенце хлеб, сало, стручок сухого красного перца…

Майор с упреком следил за ним.

— Ворожишь, турок?

«Турок» было его любимое присловье, которое он, смотря по обстоятельствам, произносил то ласково, то укоризненно, то строго.

На длинном лице ординарца появилось плаксиво решительное выражение.

— Ладно вам! — прикрикнул он, вытирая кружку. — Нельзя ж больному человеку другие сутки морить себя голодом! Перекусите, пока придет кухня.

— Потом, Сидор.

— Слыхал уже. Поешьте!..

Командир полка откинулся на спинку стула, передохнул.

— Ты что на меня кричишь, вроде на батька? Вот отдам в разведку, там научат субординации. Атласов — он научит, сам знаешь! Как, лейтенант, возьмешь его?

— Куда мне такой семафор? За пять километров видно.

Майор безнадежно закрыл глаза.

— Что же делать с тобой, Сидор?

— Поешьте! — не отступал тот, кутая его колени. — Ей-богу, скажу доктору!..

— Вот болячка! А еще земляк, горловский шахтер!

— Так от простуды ж самое верное крутой чай с горилкой та перцем! Дите вы, не знаете?.. Двести граммов — и что бабка пошепчет! А аппетит — юрунда! Можно через силу.

— А может, лейтенант, действительно разбомбим эту чертяку? — постучал майор ногтем по запотевшей бутылке. — Меня и вправду что-то корежит.

Сидор из-за спины майора умоляюще кивал Кириллу.

— Да я, по совести, не прочь! — снял тот шапку. — Сегодня еще не ел…

— Все! Еще кружку, турок! — Командир придвинул к себе сало. — «Харч в обороне — главное!»— так говорилось у нас до декабря, да? Но добрый харч и в наступлении…

Загудел зуммер.

— «Река» слушает! — зашипел Сидор в телефонную трубку, но тут же, округляя глаза, передал ее майору. — Комдив!..

Майор удобнее расставил локти, собрался с силами:

— Слушаю, товарищ двенадцать… — Пальцы свободной правой руки заученно потянулись к седеющему завитку над лбом, крутнули его, как ус. — Да, я тут уже. «Сынки» пошли дальше… Нет, «ниточек» к ним еще не имею… Есть! Есть!.. Да кто вам наговорил, товарищ двенадцать?! Чепуховый насморк… Конечно, в такой день пусть лучше врагу будет кисло! Кстати, трофейщики уже дали мне сводку. Получается, что мы здорово таки пощипали нашего старого знакомого — генерала Хейнрици. Тут не шерсти клок, как говорится, а прямо вилы в бок! Я пошлю вам сводку… Сейчас, по телефону?.. Есть! — Майор вытер повлажневшее лицо, достал из-под карты желтоватый листок, вырванный из полевой книжки, придвинул свечу. — Слушаете, товарищ двенадцать?.. Это по городу только, на моем участке, и, думаю, не точно: не успели все подсчитать… Есть. Докладываю: тридцать два исправных танка… без горючего, кстати… сорок тысяч снарядов, более шести миллионов патронов, сорок восемь орудий, сто пулеметов, двести сорок вагонов с военным имуществом, двенадцать паровозов, более четырехсот автомашин. Слушаете?.. Пока все. Нет, виноват! — Майор поспешно перевернул листочек. — Самое интересное забыл. Эшелон новогодних подарков из Берлина… Да, да, оттуда! И главное, подошел час назад… Именно как кур во щи!.. Вина, сладости, зимние вещи. Побор со всей Европы, конечно. На каждом вагоне плакат: «От фюрера — героям Калуги»… Ну, тут ваше слово, товарищ двенадцать, кого теперь считать героями Калуги…

За окном скрипели полозья, слышались окрики ездовых. Издали накатывался низкий железный гул, и вот цементный пол, и стол, и белые свечи, которых Сидор-маленький зажег целый десяток, начали мелко дрожать: через привокзальную площадь пошли танки.

Накручивая седой клок на палец, майор говорил, дыша с присвистом:

— Нет, нет, товарищ двенадцать, мой сосед дрался хорошо, но вокзал и танки — это наше… Да, да, Атласова работа, именно его!.. Виноват, не слышу… Вот за это спасибо, большое спасибо, Иван Алексеевич!.. Конечно достойны!.. Кирюша! — прикрыл майор трубку. — Тебе за Калугу «Красное Знамя», и Андрееву…

Теплая волна радости подняла Кирилла.

— A-а… как же?..

— Атласов спрашивает, а как же остальным его орлам, товарищ двенадцать?.. Да нет, это он интересуется. Он интересуется, говорю!.. Да вот он, передо мной… Сало резал, а сейчас стоит, переживает… И вовсе я не жадный, просто они у меня все герои… Так ваша школа, товарищ двенадцать! Ваша, ваша!.. Вот это справедливо! Еще раз — спасибо! Сейчас же пришлю на всех наградные… Нет, нет, Атласова не задержим. Он сейчас выходит… Да, сам пойдет, как вы и распорядились… Конечно, лучше его кто же сделает?! Есть! Всего доброго!