Егор Лосев - 82 часа.

- Это сон, - пробормотал застывший рядом Ашот, - ущипните меня!

- Может, тебя еще и поцеловать? - спросил вылезший следом Витек, задвигая пулеметчику кулаком под ребра.

Увидев Карлинского Вайсберг улыбнулся и тут же огреб тяжеленной лапищей по плечу.

- Спасибо тебе, комбат! Спасибо за отличную работу!

- Моше, там же лейтенант командовал, не я.

- Ладно, со всеми разберемся!

На сцену вышел ведущий, ожили огромные колонки. Публика возбужденно зашумела, засвистела. Завозились, в поисках предусмотрительно отобранных у них автоматов, солдаты южно-ливанской армии, собираясь пострелять в воздух. Вспомнив, что стволы пришлось сдать ЦАДАЛЬники, яростно захлопали в ладоши. А потом все затопила музыка... .

Рина ждала за кулисами, прислушиваясь к доносящемуся снаружи восторженному гулу. Наконец ввалился взмыленный Юваль Голан, припав к бутылке с водой. Утолив жажду, он подмигнул Рине:

- Ну и публика! Бешеная! Я их завел, попробуй теперь их успокоить!

- Не беспокойся! - Рина набрала воздух, медленно выдохнула и вышла на сцену. Увидев знакомую стройную фигурку в белом платье, притихшая толпа ахнула и тут же взорвалась восторгом. Рина огляделась, ослепленная ярким светом софитов, внизу бушевало море мальчишек в зеленой форме. Из первого ряда подмигнул единственным глазом подполковник Гади.

Рина прикрыла глаза, сжала микрофон и запела, сначала тихо, но постепенно повышая голос :

Я живу себе день за днем,

Разбрасываю дни по ветру,

Где то внутри родилось привычное напряжение, медленно, с каждой минутой нарастающее.

Толпа подпевала в едином порыве, обнявшись и раскачиваясь в такт музыке.

Рина первый раз за всю свою карьеру видела такую аудиторию, почти целиком состоящую из стриженных мальчишек, с красными, уставшими, какими-то словно замороженными глазами. Они чутко реагировали на каждое ее движение, на малейшее изменение интонации.

Кто-то далеко в заднем ряду вскинул руку с зажигалкой, и через минуту весь двор полыхал качающимися огоньками. Она ощущала, что ей удается растапливать лед в их глазах, плавить его силой голоса, постепенно превращая в воду. Никогда еще Рина не выступала перед такой аудиторией. Они ловили глазами малейший ее жест, голос, сразу же начиная подпевать, если она замолкала, протягивая руки к толпе.

Карлинский тоже слушал красивый голос, думая о том, чего стоило организовать этот концерт и сколько глаз сейчас напряженно вглядываются в приборы ночного виденья, в экраны радаров, в прицелы винтовок и пулеметов, для того, что бы здесь могла греметь музыка.

Рина закончила песню под аплодисменты ушла за кулисы.

Взмокший Антон, зажатый в качающемся под музыку ряду товарищей, сжимал в кулаке горячую зажигалку, дешевая пластмасса давно расплавилась, выплюнув колесико и пружину, огонек погас, но он ничего не замечал. Музыка словно отключила все остальное.

Век в мучениях бежит,

Каждый час с трудом живу.

Марш-бросок к концу подходит,

Но уснуть я не смогу.

Ревел со сцены "Ретникс", глуша басами колонок.

Подожди, и я вернусь,

Завтра я буду дома.

Мне надоело изменять мир,

Во вражеской стране.

Не хотел я быть героем,

Не хотел рассказывать,

Как в ночи темной враждебной,

Кто-то на посту стоит.

Орали пацаны сорванными голосами. Завывал луженной глоткой Лилипут.

Только он сбережет надежду,

Надежду на лучшие дни,

Дни когда победит любовь,

И сотрет боль в глазах твоих

Жители Мардж-Аюна, удивленно распахнув окна, вслушивались в разносящуюся по округе музыку. Такое здесь слышали нечасто, наверное, до гражданской войны.

Концерт закончился, но еще долго толпились во дворе солдаты, хором запевая то одну, то другую песню. Наконец, командиры разогнали бойцов по машинам, но то и дело, в эфире, кто-нибудь запевал особенно понравившийся ему куплет, а остальные подхватывали.

Ночь снова разорвал рев машин. Расползались по опорным пунктам бронетранспортеры. Тянулись в сторону израильской границы "сафарри" с аппаратурой и артистами.

Антон поглядывал в триплекс, прислонившись к привычно вибрирующему борту БТРа. Вместо темной ливанской ночи снаружи, ему мерещилась сцена, освещенная прожекторами, и белая фигурка в перекрестье ярких лучей, сжимающая микрофон.

Рина обессилено откинулась на жесткой скамейке грузовика. Закрывая глаза, она снова и снова видела колышущиеся волны зеленых солдатских гимнастерок, море крохотных огоньков над бледными молодыми лицами. Это был лучший концерт в ее жизни.

Оставшиеся месяцы дежурства в Ливане пролетели как-то очень быстро. Лишь одно событие омрачило четырех месячное пребывание в зоне безопасности. Во время очередного патрулирования на дороге сработал фугас. Тяжело ранило сапера и шедшего чуть позади Исраеля. Бросившихся на помощь десантников прижал к земле шквальный огонь, подобраться к раненым не получалось, драгоценные минуты уходили на перестрелку. В результате Исраель сполз к канаву сам и уволок за собой раненого сапера, чем спас ему жизнь. Десантники пытались прикрыть его как могли, но огромная туша являлась прекрасной мишенью. Когда раненых грузили в вертолет, Исраель был еще жив, он даже дотянул до посадочной площадки в Рамбаме. Только когда санитары, на бешеной скорости, катили носилки в операционную, его сердце перестало биться.

На похоронах Лилипут заплакал. Антон еще подумал, что это, наверное, единственный раз, когда лейтенант прослезился. Комбат сказал речь. Улетел в небо залп почетного караула. Отец Исраеля прочитал кадиш *над могилой. А Лилипут все не мог успокоится. Слезы текли по его темному изрытому шрамами лицу. После этого лейтенант потерял страх окончательно. Он постоянно лез в самое пекло, но на счастье, через несколько недель десантники сдали позиции заменившей их роте Голани, и отправились на учения в пустыню Негев.

*Кадиш - похоронная молитва.

Маленький смуглый бритый под ноль лейтенант, выкатив грудь, прохаживался перед строем. Десантники почесывали щетину, одергивали мятые гимнастерки, переминаясь с пятки на носок разбитых и запыленных красных ботинок. Злобно скалился из-за спин крылатый змей, нарисованный на стене штаба.

- Помните, - внушал лейтенант, - четыре месяца мы проторчали в этом ливанском дерьме! Четыре месяца мы ходили под пулями! Если какой-то военный полицейский пикнет что-то про ваши небритые рожи или грязные ботинки, разбейте ему морду, и любой суд вас оправдает! Ну может не любой, но я точно! Разбирайте пропуска!