Исай Кузнецов - Жили-были на войне

Началась учеба. Нормальный щит настила – 50 килограммов – на левом плече, длинный прогон, швеллер – вдвоем: идущий впереди на левом, идущий сзади на правом плече, бегом, всё – бегом!

– Сколько весит лобовой щит? – спрашивает обучающий нас сержант.

– Сорок… – неуверенно отвечает кто-нибудь.

– На плечо! – командует сержант. – И бегом до берега!

– Ну? Сколько? – снова спрашивает он запыхавшегося, еле живого солдата.

Солдат молчит.

– Лобовой щит весит восемьдесят килограммов. Несут двое.

– Запомнили?

Попробуй не запомнить. И сейчас, через много лет, мне иногда слышится глухой, басовитый гул металла, вспоминается постоянная боль в плечах, плеск весел, приглушенные выкрики команды: “И-раз! И-раз!”

Понтоны не для отступления…

Не так скоро, как нам бы хотелось, но наступил день, когда наши “железяки” стали непременным элементом наступления.

Понтонеры… За годы, прошедшие со дня Победы, написано сотни, тысячи книг об этой войне. Писали о пехоте. Писали о летчиках и артиллеристах, о разведчиках и минерах, о партизанах и тружениках тыла. Ни разу не довелось читать о понтонерах – разве несколько строк в специальной литературе, да мельком, мимоходом – упоминания в генеральских мемуарах.

“Переправа, переправа! Берег левый, берег правый…” Эти строки помнят все. Запомнилось и привычное словосочетание “переправа на подручных средствах”. А тяжелые танки? А артиллерия? Тоже на подручных?

О понтонерах мало кто знает. Понтонные части числились за Резервом Главного командования и придавались наступающим армиям, чаще всего танковым.

Странная жизнь была на войне у понтонеров. Под огнем пулеметов и минометов они собирали свои паромы и переправляли на плацдарм – “берег левый, берег правый” – первые танки и орудия. Чуть позже, уже под огнем вражеской артиллерии, сводили паромы в длинную нитку моста. И наконец, под гул немецких самолетов, под разрывами бомб строили высоководный мост, по которому осуществлялась непрерывная связь с плацдармом, а впоследствии шли наступающие части… Бомбили все реже – передовые части закреплялись на рубежах, все дальше от оставшейся в глубоком тылу переправы, – и жизнь понтонеров становилась спокойней, если можно говорить о спокойствии на войне.

Но проходило какое-то время, и безошибочное солдатское чутье подсказывало: всё, ребята, отсиделись в холодке. И действительно приходил приказ, грузились, гудя металлом, понтоны и прогоны, лобовые и нормальные щиты настила, и снова – рывок на запад, снова водный рубеж, работа под огнем, сборка понтонов, наводка мостов…

На берегу Невы, напротив Шлиссельбургской крепости, у поселка Морозова, высится обелиск, один из памятников Ленинградского кольца славы. Под понтонерским знаком – якорем со скрещенными топориками – надпись: “Воинам-понтонерам, наводившим здесь мосты из осажденного Ленинграда на Большую землю в 1943 году”.

Весной сорок третьего года я с маршевой ротой прибыл сюда, в поселок, где в единственном уцелевшем здании располагался штаб 3-й понтонно-мостовой бригады под командованием генерала Соколова. Здесь я расстался со своими друзьями. Юра Чернышев попал в 18-й батальон, Саша Коренцов и Вася Гайдук в 8-й, я – в 12-й, которым командовал подполковник Куракин. Попал в роту старшего лейтенанта Саши Белянского, с которым дружу по сей день.

Бригада формировалась в городе Кириллове, в знаменитом Кирилло-Белозерском монастыре, и в ее составе было много вологодцев. Я вспоминаю с симпатией и уважением этих, как мне тогда казалось, пожилых людей, сохранивших и на войне свое особое северное спокойствие, уважение к своему труду и убеждение, что и на войне все, что они делают, должно делаться ловко, основательно и добротно. Молодые саратовские ребята, прибывшие вместе с нами, выглядели рядом с ними безответственными мальчишками. Но и они, глядя на этих вологодских мужиков, уже опаленных войной, становились серьезней, ответственней.

Батальон держал мост из деревянного парка, устаревшего, но все еще служившего достаточно надежно. Периодически из Шлиссельбургской крепости по мосту била артиллерия…

Солнечный прохладный день. От Ладожского озера дует ветерок, и понтонеры, дежурящие на мосту, заняты делом вполне мирным: сверху, где ухают взрывы – там рвут лед, угрожающий переправам, – несет оглушенную рыбу, и солдаты приспособились вылавливать. Стоя в понтоне, они ловко орудовали сачками, сделанными из наволочки или простыни, подхватывали плывущую мимо рыбу и ловким движением забрасывали ее на настил. На мосту тут и там серебрились длинные, трех-четырехфунтовые рыбины.

У въезда на мост, чуть в стороне, горит костер. В котелках варится уха – рыба, вода и соль. Паек на Ленинградском фронте скуден, рыба – прекрасное подспорье.

Внезапно разрыв снаряда вздымает гигантский фонтан у самого моста. Оттуда доносится крик: один из понтонов начинает заполняться водой, настил кренится. Только что мирно болтавшие у костра солдаты бегут восстанавливать поврежденный понтон, вычерпывать воду, заделывать пробоину. Снова разрыв… еще… еще… Уже почти вся середина моста погружается в воду. В понтоне лежат двое, те, кто первыми кинулись от костра. Их котелок давно кипит. Но им уже не попробовать сладко пахнущей ухи…

Через час пробоины заделаны, вода откачана, по мосту возобновляется движение. А в штабе писарь пишет: “Ваш муж… отец… сын… смертью храбрых… при исполнении воинского долга…”

Потом я видел такое не раз. На Днепре, на Висле, на других реках. Но тот ясный день на Неве, первая смерть, увиденная мной на войне, особенно запомнилась мне.

У понтонера есть винтовка, кое у кого автомат. Но мало кто из понтонеров может похвалиться убитым врагом. Работа, тяжелая работа была их делом на войне. Их защищала артиллерия, прикрывала авиация. Было у каждого батальона и собственное прикрытие – счетверенные пулеметы, смонтированные на открытом грузовике, более чем ненадежная защита. И не было такой переправы, после которой мы бы не прощались с кем-то из наших. И адреса их остались навсегда – Нева… Днепр… Днестр… Висла… Одер… Шпрее… Эльба…

Якорь и скрещенные топорики в петлицах. Это с ними понтонер идет через войну. Винтовка, автомат за плечом.

Но все-таки автомат не всегда оставался в бездействии. И среди тех случаев, когда приходилось брать его в руки, – бой в Коло, польской деревушке, откуда войска 1-го Украинского фронта переправлялись на крохотный плацдарм, еще не получивший названия Сандомирского.

У меня сохранилась справка, присланная мне полковником Балинским, бывшим начальником разведки штаба бригады.

Коло. 2 августа. Соколов начинает наводку моста. Немцы, силой до двух полков и двадцати танков, продвигаются от Мельца на Баранув, который находится в 15 километрах от Коло.