Борис Земцов - Добровольцы

Ранним утром пришел приказ возвращаться в казарму. Увы, пока это единственный понятный, продиктованный здравым смыслом приказ свыше. Без цели бродить по горным тропам до нитки вымокшими, не видя ни зги — занятие по меньшей мере никчемное. Тем более что снег утром не прекратился, а повалил с новой силой. Возвращались, проходя через лагерь первой, более многочисленной, в большинстве своем казачьей, группы. Их блиндажи-шалаши с печами из железных бочек, с дверями из плащ-палаток, с лежаками из сухих веток, сена и одеял показались нам сказочными дворцами.

О таких условиях все восемь дней горных странствий мы могли только мечтать.

Надежды на, по крайней мере, двухдневный отдых в казарме не подтвердились. Уже утром следующего дня посыльный передал распоряжение передвигаться на позицию, занятую ранее казачьей группой. Позиция по-сербски — «положай».

Позднее выяснилось, что решение о досрочном снятии нас с заслуженного отдыха родилось не само по себе. Оказывается, едва мы после той кошмарной ночи погрузились в грузовик, «забузили» казаки. Полученная нами передышка показалась им незаслуженной. Сербское командование, не желая обострять отношений с русскими добровольцами, быстренько отменило решение о предоставлении нам двухдневного отдыха и снова заслало нас на «положай».

С этого дня, кажется, определились, по крайней мере, на ближайшую пару недель возложенные на нас обязанности. Нам поручено удерживать высоту З. Ту самую, на которой закрепилась ранее казачья часть нашего отряда. Помимо автоматов, в нашем распоряжении еще пара пулеметов, изрядное количество ручных гранат, специальные гранаты для стрельбы с помощью особых насадок из автомата. С последним видом оружия я, признаться, встретился впервые. Конструкция этого оружия до смешного проста. На ствол привычного и родного автомата Калашникова (туда, где обычно крепится пламегаситель) наворачивается специальная насадка. На ней крепится граната (сербы называют ее «трамблон»). Автомат заряжается холостым одиночным патроном, и — пожалуйста, в вашем распоряжении… гранатомет. Единственное «но» — зверская отдача. Поэтому «трамблонщикам» настоятельно рекомендуется не упирать приклад в плечо, а пропускать его без упора под мышкой.

Определен и график нашего нахождения на «положае»: четыре дня здесь — сутки в казарме. В близком соседстве с нами позиция сербов. У них иной ритм службы. Двое суток на позициях — двое суток в казарме — двое суток дома. «Не война, а санаторий у них», — шутим по этому поводу.

Продолжается знакомство. Не устаешь удивляться хитросплетению судеб, особенностям характеров, биографий и т. д. Я уже успел обратить внимание на совсем паренька — Андрея П. в составе питерской, прибывшей сюда на пару недель раньше группы добровольцев. Из всех нас он выделяется прежде всего возрастом. Андрею, как только что выяснилось, нет еще восемнадцати лет. Неполные восемнадцать! Славное начало биографии у парня. Но это еще не все. Оказывается, Малыш, как с учетом возраста окрестили его однополчане, воюет уже почти год! Начинал в мае прошлого года в Приднестровье. Вместе с другими лучшими представителями нации помогал тамошним русским отстаивать право оставаться русскими. Приднестровский опыт умножил в Абхазии. Там Андрей получил ратную специальность снайпера. Когда уезжал, на прикладе его винтовки было восемнадцать зарубок. В Абхазии платили неплохие деньги, но тот ужас, которого хлебнул там Андрей, вряд ли имел рублевый коэффициент. В десанте, куда он входил, погибло семьдесят процентов состава.

Всякий раз, срываясь из дома в очередную горячую точку, Андрей придумывал для родителей убедительную легенду. То он едет на длительные сборы в спортивный лагерь, то вместе с молодежным интернациональным отрядом отправляется строить коровники в Венгрию, то еще что-то. Святая наивность его родителей!

Здесь, в Югославии, Андрей также снайпер. Правда, зарубок на прикладе нет. Пока нет. Оглядываешь угловатую мальчишескую фигуру в пятнистом комбинезоне, лицо, едва успевшее познакомиться с бритвой, пытаешься представить этого очкарика в гражданской жизни. Такому больше всего подошли бы нотная папка или скрипичный футляр в руки.

Самое нелогичное, смешное, а может быть, и дикое, что по возвращении домой Андрея могут призвать «для прохождения действительной военной службы». Каково ему будет выслушивать сержантов-придурков? Сможет ли он стерпеть «наезды» старослужащих? Я многое отдам, чтобы встретиться с этим парнем года через три-четыре и за бутылкой водки вдоволь наговориться [3].

Всякий день на «положае» — приготовление к ночи. Сплошное хождение. За дровами. За сеном. За продуктами. Плюс караулы, которые выставляем с наступлением сумерек. Стоять приходится обычно дважды за ночь по полтора-два часа. День — ночь — сутки прочь. Казаки почему-то караульную службу игнорируют. Она им представляется чисто «мужицким» малосерьезным делом. Схема их рассуждений такова: рейд, разведка, бой — это наше, казачье, стоящее. Что же касается караула, нарядов — это ерунда, пусть в эти игрушки «мужики» (то есть все не казаки) играют. Причиной конфликта подобный подход не стал, ибо мы, «мужики», рассудили так: караул — форма обеспечения не только общественной, но и личной, собственной безопасности. Если ты в этом заинтересован — отдежурь положенные часы, если нет — Бог тебе судья.

Кто-то очень верно подметил, что самая увлекательная охота — охота на человека. Описать ее невозможно. Все это надо чувствовать. И силуэт врага в прорези прицела, и сладкий холод смертельной опасности, и неведомая сила, что вплющивает тебя в камни, когда над головой взвизгивают пули, предназначенные именно для тебя.

А самое острое, самое сильное чувство здесь — осознание того, что в тот момент, когда ты ловишь живую цель в свой прицел, кто-то на «той стороне» так же старательно, затаив дыхание и прищурив глаз, прицеливается в тебя. От размышлений на такую тему бросает в дрожь. Дрожь холодная, но сладкая. Переживший это — поймет. Всем прочим объяснять бесполезно. Даже в богатом русском языке не найти для этого подходящих слов.

Пришло время изучать близлежащую территорию. С нашей горы в ясную погоду прекрасно видно несколько мусульманских поселков. С квадратиками кварталов, карандашиком минарета и прочими признаками населенного пункта в здешних краях. По прямой до поселков километров пять-семь. От сербов нам известно, что поселки основательно укреплены и битком набиты мусульманами. В распоряжении последних не только стрелковое автоматическое оружие, но и минометы, артиллерия. Говорят, правда, у мусульман туговато с боеприпасами, но нам в это верится с трудом — оттуда постреливают с завидным постоянством.