Александр Проханов - Восточный бастион

Белосельцев вошел в свой номер, поставил у порога баул. Прошел к телефону, набрал номер Марины и долго слушал гудки, представляя, как раздается звонок в ее пустом номере с разбросанными в спешке вещами, с хрустальной вазой, в которой желтеют сухие ветки.

Положил трубку, осмотрел в зеркале свое измученное лицо, уляпанную грязью одежду, съехавший галстук, ссадину на скуле — удар то ли о лестницу в райкоме, то ли о трубу на хлебозаводе. Увидел недопитую бутылку виски. Сделал большой, жаркий, огненно-горький глоток. Вышел из номера и стал спускаться, надеясь попасть в посольство.

На лестнице встретил Долголаптева с чемоданом, растерянного и растрепанного.

— Доигрались! — зло и жалобно обратился он к Белосельцеву. Белосельцев не ответил, шел следом, давая ему спуститься.

Бэтээр стоял у подъезда. Молчаливые усачи в камуфляже из спецподразделения любезно подтаскивали чемоданы, подбрасывали их наверх, окунали в люк. Один из них подсаживал женщину из комитета дружбы, не знавшую, за что ухватиться, скользившую рукой по мокрой броне. Дюжий детина сверху, расставив бутсы, подхватил ее, невесомо взметнул на броню, бережно опустил в круглый люк. Он же помог Долголаптеву. Белосельцев протянул ему снизу ладонь, почувствовав мощный рычаг длинной, играющей бицепсами руки.

Транспортер с задраенными люками мягко мчал по Кабулу. Белосельцев смотрел в бойницу на неузнаваемые контуры города. Кое-где раздавалась разрозненная стрельба. Улицы были пустынны. Но слышался непрерывный гул, неумолчное бульканье, будто лопались бесчисленные пузыри, и из каждого доносилось: «Аллах акбар!» Казалось, толпа, очистив проезжую часть, пряталась во дворах и проулках.

Посольские ворота раздвинулись. Бэтээр проехал и встал у стеклянного, залитого электричеством портала с автоматчиками. Выгрузились. Сотрудник посольства, утомленный, встретил их и провел не в главный корпус, а в соседний, в клубный, где был высокий просторный зал, инкрустированный мрамором и стояли вдоль стен удобные кожаные диваны.

— Вы последние, — сказал он. — Давайте быстренько я вас распределю по квартирам, кому где спать. Вот вам номер квартиры, — протянул он листок женщине. — Это, знаете, там, за клубом. Там живет семья шофера… Вы, — он повернулся к Долголаптеву, — вы пойдете со мной, я вас провожу… А вы, — он задумался, глядя на Белосельцева, — просто не знаю…

— Не волнуйтесь, — сказал Белосельцев, оглядывая высокую, украшенную мрамором и лепниной гостиную, — я здесь на диване.

— Вот и ладно! — обрадовался сотрудник. — Здесь никого не будет, все разместились. Переночуете ночку, а там и обратно в отель. Можно было не переезжать, я думаю. Но приказ посла!

Он ушел, оставив Белосельцева в просторной гостиной с мраморными розоватыми стенами.

Белосельцев приглядел себе диван в дальнем сумеречном углу гостиной. Вышел на воздух и прошел на стоянку, разыскал свою «Тойоту», оставленную здесь перед поездкой в Джелалабад. Открыл салон, проверил наличие бензина. Завтра предполагались перемещения по городу, посещения ХАД, учреждений и центров информации. Бензина было вдоволь. Он закрыл машину и стоял, глядя на звездное небо, на черную ветку дерева, через которую медленно переливались звезды. Казалось, ветка была брошена в темную воду, запрудила ее, и блестящий поток переливается через преграду. С нарастающим стрекотом, пробиваясь сквозь сетку ветвей, прошел вертолет темной тенью, с воспаленными красными огнями. Пролетев над посольством, он сбросил гроздь осветительных ракет, скрылся, а ракеты, желтые, как цитрусы, колыхались, негаснущие, мертвенные, озаряя предгорья, сносимые медленным ветром.

Он зашел в рабочий корпус посольства, который в этот поздний час был наполнен сотрудниками. Работали шифровальщики. В кабинетах атташе и советников были посетители, в приемных ждали афганские военные, представители спецслужб.

Чичагов, помощник первого секретаря, плохо выбритый, похудевший, вяло и утомленно делился с ним информацией. Мятеж захватил хазарейские районы Кабула, Старый город и ряд предместий. Столкновения с войсками произошли в центре, а также на нескольких дорогах в Кабул, по которым прорывались в столицу группы боевиков. Очаги мятежа подавлены силой, есть жертвы среди населения и военных. Мятеж не распространился на армию, где недовольные политическими переменами командиры частей выполняли приказы командования. Проводятся облавы и аресты, и среди арестованных — французский агент Андре Виньяр, работавший под личиной журналиста, уличенный в связях с мятежниками. В течение дня фиксировались обстрелы советских военных колонн, двигавшихся по ущелью Саланг. Усилена охрана аэродрома в связи с возможными взлетами американских и пакистанских самолетов из района Пешавара. Распространяются листовки о начале Афганской исламской революции. Возможны теракты против деятелей афганского руководства и советских граждан, проживающих в различных районах Кабула. В целом обстановка остается неопределенной, и завтрашний день покажет, удалось ли подавить основные центры мятежа.

Сообщив эту информацию, Чичагов с облегчением распрощался с Белосельцевым и снова погрузился в изучение агентурных донесений и составление сводок.

Белосельцев вышел на холодный ветреный двор и на безлюдном асфальте, под голыми деревьями встретил Марину. Он не разглядел ее лица, а только почувствовал, как быстро, страстно она метнулась к нему, крепко обняла и прижалась, пряча лицо у него на груди.

— Господи, наконец-то!.. Мне сказали, что ты здесь!.. Я так ждала!..

Он прижимал ее к себе, чувствуя, как все в нем ликует. Касался губами ее волос, чувствовал чудный, теплый, исходящий от них аромат. Слышал, как она тихо смеется и вздрагивает, а потом понял, что она плачет. Ее лицо было в слезах, и под черными голыми деревьями он целовал ее теплые слезы, вздрагивающие глаза, всхлипывающие губы.

— Милая, любимая… Я так стремился к тебе…

Она смеялась и плакала, снова прятала на его груди лицо, и он испытывал нежность и счастье. Обнимал ее под черной сеткой ветвей, сквозь которые медленно переливались белые лучистые звезды.

Он отвел ее в гостиную, в самый дальний затемненный угол, где кончалась розовая мраморная стена, висел огромный черно-красный ковер и стоял длинный, с гнутой спинкой диван. Усадил, взял ее руки, гладил, подносил к губам, а она говорила:

— Я тебя ждала эти дни. Мой шеф укатил в Москву, и я сидела в номере и тебя ждала. Иногда выходила на задний дворик, под деревья, как за околицу. Все выглядывала, вдруг появится твоя машина. Вчера утром вышла, смотрю — из отеля, из подвала крыса пробежала. Потом вторая, третья. Прыгают из дома в сквер и по траве, по земле, сквозь кусты убегают, такие жуткие, страшные крысы. Я поняла, что будет несчастье, пожар или землетрясение. Вот и случилось…