Николай Куликов - Между СМЕРШем и абвером. Россия юбер аллес!

К теперешней своей «командировке» Штарк относился, мягко говоря, без энтузиазма: он считал предстоящую акцию по ракетному обстрелу Нью-Йорка плохо подготовленной авантюрой. После трагической гибели вместе с лодкой Земана «основной экспедиции» — о чем уже можно было говорить с полным основанием — резервную «U-941S» готовили, по его мнению, почти в «пожарном режиме». Ничего удивительного! Ведь по приказу рейхсфюрера операцию «Длинная рука» необходимо было провести «любой ценой»! Отсюда накладки с ракетным люком, и не только: кандидатуры двух русских агентов также оставляли желать лучшего. Конечно, за Яковлева поручился сам Скорцени; Дубовцева Штарк знал лично — тем не менее английским они не владели, никогда не были в Штатах. Успокаивало только то, что подобное положение вещей вполне соответствовало их легенде советских моряков, «впервые оказавшихся в Америке».

Совещание у начальника передового пункта «Фауст-1» корветтен-капитана Роде началось ровно в одиннадцать утра. Помимо хозяина кабинета, присутствовали: командующий флотилией Майер, командир подлодки Винер со своим главмехом, инженер-ракетчик Каммерхофер и, разумеется, унтерштурмфюрер Штарк. В коридоре ожидали своей очереди Яковлев и Дубовцев.

Первым вопросом обсуждались предстоящие ходовые испытания, которые решено было провести уже завтра — на сутки ранее запланированного срока. Бригада судоремонтников из Гамбурга прекрасно справилась с возложенной на них задачей по устранению дефектов ракетного люка и ремонту дизелей. Инженер Каммерхофер, несмотря на трагическую смерть напарника, рапортовал о полной готовности крылатой «ФАУ».

К двенадцати, когда в кабинете остались Роде и Штарк, туда пригласили русских агентов. С сообщением для них выступил Штарк:

— Завтра в три часа ночи «U-941S» выходит на окончательные ходовые испытания. Примерно в шесть утра она совершит пробное погружение на траверзе маяка Скрунда-два. Это примерно в сорока километрах от Либавы. К этому времени вы оба уже должны туда прибыть.

— Я договорился с Майером, вам выделят легковой автомобиль, — уточнил Роде.

— Утром, — продолжал Штарк, — вы сами доставите на маяк ту самую аппаратуру, которую необходимо будет установить на нью-йоркском небоскребе. Вы изучали ее с инженером Бэром во Фридентале. Завтра же должны будете отработать практические навыки в полевых условиях. Надеюсь, вам все понятно?

— Так точно, — отозвался Яковлев. — Маяк вроде небоскреба. Плюс подводная лодка, с которой необходимо установить контакт с помощью «радиолуча» для наведения ракеты.

— Абсолютно верно, — удовлетворенно кивнул Штарк. — Все как в реальности, кроме, разумеется, ракетного пуска. Я в это время буду находиться на подводной лодке — контролировать точность наведения «радиолуча».

…Через час, обсудив все аспекты предстоящих испытаний, Яковлев и Дубовцев покинули здание морской абверкоманды.

Иван Дубовцев

Когда мы вышли за шлагбаум на въезде в абверкоманду, я твердо решил: «Сейчас или никогда!» Именно сейчас я должен провести с Яковлевым непростой разговор с непредсказуемым финалом, от которого зависело многое. В частности — жизнь Федора, а по большому счету — дальнейшая судьба операции «Ураган». Имел ли я право на такой рискованный шаг? Трудный вопрос…

После недавней встречи со связным я перебрал с десяток вариантов его возможного спасения и выезда за пределы города — но все отверг! Немцы, зная его приметы, наверняка плотно блокировали все дороги. Да так, что мышь не проскочит! Поэтому, когда на совещании прозвучала информация по маяку, мне стало очевидно: «Вот единственный шанс спасти связника, вывести его вместе с фотопленкой в район встречи с нашей подлодкой!» Других возможностей я не видел — похоже, их и не было. Но, чтобы реализовать этот шанс, требовалось одно: склонить Яковлева на свою сторону, заставить его нам помочь. Конечно, я хорошо понимал: он матерый гитлеровский диверсант и просто так на сотрудничество с советской разведкой не пойдет. Необходимо было загнать его в угол — для чего у меня имелись достаточно сильные козыри. При этом я был готов к любой самой непредсказуемой реакции. Недаром говорят: «Крыса, загнанная в угол, опасна вдвойне…»

— Господин Яковлев! — окликнул я своего «напарника». — Нам надо серьезно поговорить!

Его словно током дернуло! Резко остановившись (он шел на шаг впереди), Яковлев повернулся ко мне и, злобно сощурившись, спросил:

— Откуда ты знаешь эту фамилию?

Я не должен был ее знать — на спецкурсах Скорцени он был известен как Розовский, позже — под немецкой фамилией Хольт.

— Я многое о тебе знаю.

— Например? — угрожающе спросил он.

— Например, обстоятельства убийства гауптштурмфюрера СС Круминьша!

Похоже, я попал в «десятку». Он заметно побледнел, но в следующую секунду взял себя в руки — усмехнувшись уголками рта, спросил с напускным равнодушием:

— Откуда ты взял, что я имею к этому отношение?

Мы продолжали стоять посередине тротуара. Несмотря на дневное время и первый день нового года, народу на улице было немного — в основном военнослужащие. Мимо промаршировала какая-то небольшая пехотная часть. Морозец был слабым, шел легкий снежок, и я предложил пройти в расположенный рядом сквер.

— В самом деле, не стоять же посередине дороги, — согласился Яковлев. — Вижу, разговор у нас будет непростой…

Когда мы сели на одну из скамеек (кроме нас, в сквере никого не было), он процедил сквозь зубы:

— Так что тебе известно насчет того убийства?

— Капитана СС убил ты. Я это видел собственными глазами!

У Яковлева были крепкие нервы — он даже позволил себе снисходительно посмеяться:

— Кто тебе поверит?! Твое слово против моего — это просто смешно!

— Почему только слово? Вот документ из полиции.

Я протянул ему свернутый вчетверо лист, который достал из нагрудного кармана. Я знал, что одними словами Яковлева не проймешь — а потому еще при первой встрече с Горячевым попросил его, чтобы Гунар Красовский у себя в полиции сфабриковал на подлинных бланках и с настоящей печатью некий документ. К счастью, Гунар его изготовил еще до своего ареста. Теперь его внимательно читал Яковлев: по мере прочтения ухмылка постепенно исчезала с его лица. Еще бы! Это был практически неотличимый от подлинного «Протокол осмотра места происшествия» — того самого подъезда, где был обнаружен труп гауптштурмфюрера. Среди прочих казенных фраз на немецком там была и такая: «…на козырьке фуражки убитого явственно отпечатался большой палец неизвестного лица. Данный отпечаток не принадлежит Круминьшу, что установлено дактилоскопической экспертизой. Следовательно, он может принадлежать вероятному убийце…» Тут же был подколот листочек поменьше — справка из архивного отдела криминальной полиции Лиепаи. В ней было сказано: «В картотеке полиции отпечатка неизвестного лица не обнаружено».