Владимир Першанин - Сталинград. Десантники стоят насмерть

Оба непроизвольно оглянулись. До Волги в этом месте оставалось меньше километра — вот и все расстояние для отступления. Река оставалась пустынной, виднелись севшие на мель разбитые суда. Кое-где поднимались водяные столбы падавших снарядов. Обстановка оставалась непонятной, стрельба шла то возле берега, то где-то перед нами. Размышлять об обстановке не хотелось. У нас имелась конкретная задача — удерживать участок оврага и поселка, что мы и делали.

К нам пришел комбат Рогожин и спросил:

— Чего сидим?

Шмаков объяснил ситуацию. Наступать в лоб бесполезно, остается ждать атаки врага, и тогда мы ему покажем.

— Значит, жесткая оборона, — усмехнулся капитан.

— Больше нечего предложить.

— Тогда ройте окопы поглубже.

Рогожин не устраивал истерику и не гнал роту в бессмысленную контратаку. Закурили и обсудили дальнейшие действия. Пока обсуждали, на соседей свалились три «Юнкерса» и сбросили бомбы. Там вскипело черное облако площадью не меньше гектара. Наш противник авиацию пока не вызывал, этого следовало ожидать. Рогожин разглядывал овраг в бинокль. Несколько пуль ударили в ствол тополя. Они били с чмокающим звуком, вязли глубоко в древесине или разрывали ее. Стрельба наугад все больше действовала на нервы. Только и жди, когда с такой же силой влепит тебе в голову и раскидает мозги. Неприятно ныло в низу живота, Шмаков тоже чувствовал себя неуютно, хотя и не прятался в присутствии комбата. Неподалеку вдруг закричал раненый боец. В окопах началось шевеление, а немцы усилили огонь.

Рогожин наконец прекратил бессмысленное наблюдение и опустил бинокль.

— Значит, так. Командарм Чуйков приказал всем подразделениям максимально сближаться с противником. В лоб не пройти, бейте с флангов.

Если бы получили от Рогожина такое указание сразу по его приходу, то вряд ли бы исполнили. Сейчас Шмаков и я видели — тянуть время бесполезно. Бойцы отсиживаются под огнем, теряют решительность. Новички, которых учили всего две недели, того и гляди побегут. Надо любым способом изменить ситуацию, иначе ее переломят вражеские минометчики.

— Иван Терентьевич, — сказал Шмаков. — Мы, конечно, ударим. Только положение очень безнадежное, считай, к реке прижали, людей мало. Что завтра будет?

— Павел, ведь это Сталинград, — произнес после недолгого раздумья комбат. — Ну, куда еще дальше шагать? На тот берег нас никто не пустит.

— Выходит, помирать?

— Чего у ваших фрицев минометы молчат? — комбат перевел разговор на конкретную тему.

— Мины закончились.

— Тогда не сидеть, а бить. Причем в ближайшие полчаса.

Недолгое обсуждение подошло к концу. Осталось лишь быстро уточнить детали и немедленно действовать.

Мой взвод усилили группой красноармейцев, численность человек двадцать, и мы начали продвижение на левом фланге. Шмаков сразу предупредил:

— Василий, личного состава у тебя хватает, но многие из них не обстреляны, будут смотреть на тебя. Если проявишь малейшую нерешительность, люди побегут назад, а фрицам стрелять нам в спину одно удовольствие.

Таким образом, пришлось выдвигать вперед костяк взвода: сержанта Борисюка, Ивана Погоду, Анкудинова Тимофея и молодого Кушнарева. При этом смешались отделения, но другого выхода не оставалось. Бойцы видели безнадежность обстановки, но чем обернется безнадежность — апатией или злой решимостью драться, никто предсказать не мог. Оставалось показывать это на своем примере.

Я первый раз вел в бой такое большое количество людей. Настроение людей внушало тревогу. Часть бойцов жались тесной кучкой в хвосте, на них я не надеялся. Иван Погода казался (или стал на самом деле) шире в плечах, лицо потеряло прежнее детское выражение. Он превратился в обстрелянного бойца, знавшего, как надо действовать. В его экипировке не осталось ничего лишнего: лишь запасной диск и четыре гранаты в подсумках. Каску он никогда не носил, как и большинство бойцов в батальоне.

Кушнарев пытался скрыть возбуждение, винтовку заменил на автомат, отобрав его у кого-то из молодняка. На Женю я надеялся не меньше, чем на Погоду. Беззубый Анкудинов шел, не отставая. Сержант Борисюк двигался немного в стороне, окружив себя бойцами из отделения. Его слушались беспрекословно. Послушаются ли меня?

Мы зашли по кромке оврага и с ходу бросились вперед, не видя толком противника. От нас не ожидали такой прыти. Первыми жертвами стали трое вражеских солдат, которые несли коробки с боеприпасами. Одного из них свалил автоматной очередью Иван Погода, второго застрелил я, на третьего бросился Кушнарев. Он почему-то не стрелял, возможно, намеревался ударить немца прикладом и тут же неловко споткнулся. Солдат выпустил патронную коробку и, не успевая прицелиться, открыл огонь из автомата, висевшего на груди. Очереди с близкого расстояния свалили двух бойцов, которые упали в метре от него.

Молодой и резвый подносчик боеприпасов натворил бы еще немало дел, но ему приходилось стрелять с груди. Перехватить автомат поудобнее не оставалось времени. Остаток магазина выпустил в одного из красноармейцев, тот выронил винтовку и присел, схватившись за руку. Целясь во вражеского солдата, я успел разглядеть мгновенную тень досады, что так не вовремя опустел магазин, а перезарядить оружие он не успеет. Я едва не застрелил бросившегося вперед Ивана Погоду. Тот действовал быстро, расстрелял подносчика боеприпасов в упор и кинулся дальше.

Успешное начало боя, несмотря на гибель двух красноармейцев, встряхнуло наступавших. Люди бежали вперед, кричали, размахивали винтовками. Подтянулись самые робкие, державшиеся в хвосте. Кто-то крикнул на бегу Жене Кушнареву:

— Чего разлегся!

Я привел людей к месту атаки, они бросились вслед за мной, но каждый действовал по законам ближнего боя. Склон оврага с вытоптанными огородами, сломанными плетнями, сараями, островками кустарника превратился в арену беспощадной драки, где не соблюдалось никаких правил. Вражеские пулеметчики смогли бы из своего новейшего МГ-42 расстрелять весь мой усиленный взвод, но им мешали собственные солдаты.

Тогда они открыли точный огонь по верхней части склона, отсекая и уничтожая часть бойцов от основной массы атакующих. Пулемет действовал с невиданной скорострельностью — двадцать пуль в секунду. Получилось так, что наиболее робкие и нерешительные бойцы попали под смертельные плотные очереди. И эти же очереди над головой придали еще большую решимость бойцам, бегущим впереди. Фрицы не отступали. Они кидались навстречу с не меньшей решимостью. Хорошая подготовка и многочисленные автоматы в их руках сейчас мало что решали. Они натолкнулись на обозленных бойцов, которым нечего терять. Каждый немец носил добротную каску толстого металла, которые не шли ни в какое сравнение с нашими жестянками. Вражеские каски не гнулись под ударами прикладов, но и не могли защитить от ярости русских.