Александр Проханов - Чеченский блюз

— Ты кто?

— Я здесь живу, — ответила женщина. Голос у нее был тихий, по-утреннему тусклый. Слабо прозвучал на промерзшей лестничной клетке.

— Откуда взялась? — грубо повторил он вопрос. Тревога не проходила, но все больше превращалась в изумление. Появление женщины в замурованном доме, с растяжками в подъездах, с недремлющими постами казалось неправдоподобным. Только бестелесное существо могло пройти сквозь кирпичные стены.

— Я была здесь, в квартире.

— А другие?

— Всех прогнали. Чеченцы по квартирам ходили. Вы нас, говорят, за двадцать четыре часа выслали. А теперь вам тридцать минут на сборы. В воздух из автоматов стреляли. А я в шкафу спряталась.

— Нас видела?

— Видела, как вас побили. Думала, вы нас выручать придете. А вас побили.

— Видела, как мы сюда забежали?

— Слышала. Выйти боялась. А теперь вышла. У Кудрявцева вдруг возникло странное чувство, будто бы дом, который казался вымершим, случайно возникшим на пути их бегства, на самом деле был приготовлен для них этой женщиной. Она охраняла его, открыла им двери, впустила в минуту смертельной опасности.

— Подъезды заминированы, — сказал Кудрявцев. — Не вздумай туда ходить.

— Не пойду, — сказала она.

Снизу из квартиры высунулся Филя, серый от холода, с подглазьями от перенесенных мучений. Не удивился появлению женщины.

— Товарищ капитан, — жалобно произнес он. — Вы велели завтрак готовить. Все съедено. Ни хлеба, ни холодца!

— У меня есть, — сказала женщина. — Иди со мной! — позвала она Филю.

Из чердака на звуки голоса показался Таракан, пялился удивленно на женщину.

— А вы говорили, товарищ капитан, утром прибудут морпехи. Это морпех?

Кудрявцев был рад его синеватым от холода, раздвинутым в улыбке губам.

— Мы вон в ту квартиру залезли. Похозяйничали без спроса. Пусть простят нас хозяева. — Он извинялся перед женщиной, хранительницей дома, в чьи владения совершили вторжение.

— Там хорошие люди живут, — сказала она, — Курбатовы, Андрей Никитич и Мария Лукинична, пенсионеры. Простят они вас.

— Тихо, — цыкнул Таракан, чутко наставил ухо на лестничное окно. Ноздри его маленького носа втягивали воздух, подрагивали, словно он хотел унюхать приближавшуюся опасность.

Кудрявцев на цыпочках, чтобы не звучали шаги, спустился к окну и выглянул. Площадь туманилась, испарялась. Вяло тянулись дымы, чернели обглоданные остовы броневиков, были разбросаны и вмазаны в снег бесформенные обломки железа, клочья ветоши, грязные сальные брызги. Там, где снег не растаял, по его белизне в разные стороны разбегались следы — людей, собак, автомобильных колес. Едва заметная тропка вела к дому, соединяла подъезд с отдаленным, на спущенных колесах грузовиком.

Кудрявцев тоскующим взглядом осматривал мрачную картину побоища — огромный черный скелет, оставшийся от бригады. И при этом пунктирно, зорко простреливал взглядом все направления, по секторам, определяя опасные зоны.

Спустился ниже, к Чижу. Слышал, как Таракан почти бесшумно соскользнул вслед за ним по ступеням. Втроем, по-разному вытянув шеи, наклонив головы, слушали приближавшиеся голоса.

— От стекла!… От стекла!… — Кудрявцев взмахом руки отгонял солдат в глубь лестничной клетки. Отступил в сумрак. Мог видеть освещенную заснеженную площадь, оставаясь невидимым.

К дому приближались чеченцы. Впереди вышагивал, расставив для устойчивости ноги, поскальзывался на талом снегу Исмаил. Автомат на плече. На шее пышный, похожий на бант шарф. Смоляные волосы тяжелыми космами отброшены назад. Теперь, при утреннем свете, он еще больше напоминал актера, игравшего в исторических фильмах благородных романтических героев. Кудрявцев отметил это сходство и тут же испытал к нему острую ненависть. Вспомнил, как он картинно стрелял через стол, пробивая наморщенный лоб солдата.

Следом быстро шагали стрелки в модных кожаных куртках с заброшенными на плечо автоматами. У одного из-за спины торчал гранатомет, заправленный остроконечной гранатой. Они смеялись, жестикулировали, показывали на обломки танков. Один из них поскользнулся, поехал по снегу, но другой сильной рукой подхватил его на лету.

Следом, приотстав, задыхаясь — усатое лицо окутывалось паром, — торопился немолодой «профессор» в длиннополом пальто, в невысокой каракулевой папахе. Почему-то без оружия, должно быть, его пистолет был по-прежнему засунут за пояс. Он что-то говорил, стараясь привлечь внимание молодых, но те не оборачивались, что-то объясняли друг другу на пальцах.

Замыкал группу все тот же юркий мальчик в красной, торчащей как петушиный гребешок шапке. Старался догнать взрослых. На боку его поверх пальто болтался тяжелый штык-нож, трофей, подаренный после ночного побоища.

Основная группа уже миновала дом. Кто-то рассеянно, без интереса взглянул на окна. Мальчик опять задержался, должно быть, увидел на кирпичной стене отпечаток своего разбившегося снежка. Нагнулся, стал собирать липкий снег. Сделал снежок. Примеривался, раздумывая, куда бы его пульнуть.

Держа в руках тарелку с ломтями хлеба и какой-то нарезанной снедью, появился Филя. Громко шаркая, шлепая по ступеням, кашлял и жалобно причитал:

— Газа нету, электричества нету. Ни чай не согреть, ни кипяток…

Таракан обернулся, беззвучно зашипел. Прижал к фиолетовым губам грязный палец, погрозил Филе кулаком.

Тот не понял, за что ему грозят, приблизился, подошел к окну, поставил на подоконник тарелку.

— Что случилось?

Мальчик углядел его сквозь стекло. Обомлел. Снежок так и остался неброшенным. Слабо вскрикнув, мальчик со всех ног кинулся догонять удалявшуюся группу. Было видно, как трясется его красная петушиная шапочка и болтается на боку штык-нож.

— Блин!… Чмо!… — Таракан размахнулся и с хрустом врезал Филе в лицо. Тот отшатнулся, раскрыл рот, и из носа его побежала струйка крови. — Убью, педрила!

— Отставить!… — Кудрявцев оттолкнул плечом Таракана. — Нашли время!…

Филя задыхался от слез, беззвучно плакал, размазывая по лицу кровь. На подоконнике стояла тарелка с бутербродами. Сквозь грязное стекло туманилась серая площадь, было тихо, только покрикивали редкие вороны. Весь грай с наступлением утра снялся и улетел обратно на пригородные помойки и свалки.

— По местам!… — придушенным голосом приказал Кудрявцев.

Гневным прищуренным взглядом отогнал Таракана вверх на чердак, а плачущего Филю — подальше от окна. Прижался к простенку, выглядывая на площадь, держа автомат вертикально, чтобы в любое мгновение окунуть ствол вниз, направить на площадь.

Время тянулось вяло, как волокна сырого дыма. Кудрявцев с тоской оглядывал окрестность, в которой тонули нечеткие контуры городских строений. Где войска? Где наступление? Где рокот канонады, когда огневой вал перемещается из квадрата в квадрат, перетирая в прах укрепления, расчищая проходы пехоте? В прорубленные коридоры, сквозь кирпичную пыль, долбя из пулеметов, устремляются юркие боевые машины. Останавливаются, прячась за развалины, в корме открываются тяжелые двери, и из них высыпает десант. Бегут, слабо постреливая из автоматов, залегая в груды битого камня. Где вертолеты, их длинные тритоньи тела, черные ковры взрывов? Где морпехи, их нестройное «ура», бело-синий, с красной звездой флаг?