Владимир Першанин - Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

Я до последних дней буду гордиться, что воевал в танковых войсках. Мелкие неувязки и обиды быстро стирались из памяти. Главное то, что мы были одной сплоченной семьей, или командой (называйте, как хотите), где не оставалось места двуличию, жадности, трусости. Люди — не ангелы. В каждом, если поскрести, всегда найдешь что-то не слишком тебе приятное. Но мелочевка уходила на задний план, люди быстро избавлялись от плохих черт характера. Иначе в экипаже не удержишься. Выгонят или сам уйдешь.

Механик-водитель Рафаил Гусейнов не смог преодолеть страх и оценил свою жизнь гораздо выше, чем наши. Мы избавились от него без сожаления. Боря Гаврин, один из моих прежних стрелков-радистов, тоже боялся танка. Для него это была железная коробка, откуда не выбраться живым. Он преодолевал страх каждый день и погиб в бою под Харьковом, стреляя из своего пулемета в немецкий бронетранспортер. Пули не так часто попадают в смотровые отверстия, но Боре досталась именно эта пуля, выбившая глаза.

И еще я не могу не вспомнить младших лейтенантов. «Шестимесячных», как мы их называли, так как учеба в танковых училищах длилась обычно полгода вместо положенных в мирное время двух лет. У многих из них за плечами было не более десятка боевых выстрелов по мишеням и несколько часов вождения. Они переживали, краснели за каждую мелочь, и большинство погибали или получали тяжелые ранения в первых же боях.

Жизнь на переформировании текла своим чередом. Однажды Леня Кибалка предложил мне и Славе Февралеву сходить в село на танцы. Мысль нам понравилась. В голове зашевелились обычные в таких случаях мыслишки. Знакомимся с заскучавшими девицами, идем к ним домой, стол, водка, ну, и дальше все остальное.

Меня нарядили в английскую шинель, достали погоны с настоящими медными звездочками, одолжили приличную шапку. Февралев надел новенький бушлат, перетянутый портупеей с трофейной кобурой, начистил до блеска сапоги. Леня Кибалка сильно не выделывался, зато сумел достать фляжку спирта и полукилограммовую пачку сахара.

Деревенька находилась за четыре километра. Ротный Хлынов отпустил нас до утра под свою ответственность и пожелал удачи. За командира взвода оставили Гришу Захарова, младшего лейтенанта из пополнения, которого обязали в случае тревоги срочно отправить за нами посыльного.

Вышли в темноте, когда закончились занятия. Ради такого случая пожертвовали даже ужином. Снега было немного, но морозец поджимал. Кругом ни огонька, словно все вымерло. Попробовали прибавить шагу, но стали спотыкаться на колдобинах. Через час я усомнился, существует ли вообще деревня.

— Она хоть как называется? — спросил я у Лени.

— Не знаю. Тебе не все равно? — огрызнулся подчиненный.

— Если заблудимся, спирта хрена с два получишь, — пригрозил младший лейтенант Зима.

Кибалка что-то буркнул в ответ, шлепали в молчании еще с полчаса.

— Вот она, — вдруг крикнул Леня. — Я же говорил!

«Она» оказалась деревянным крестом. Небольшое сельское кладбище, а за ним темнели закопченные печи — все, что осталось от домов. Впрочем, кое-где виднелись строения и темнели буграми землянки. Подошли к клубу, возле которого топтались двое подвыпивших лейтенантов. Как я понял, один собирался уходить, а другой тянул его обратно, что-то обещая. Мы прошли мимо и, войдя в клуб, громко поздоровались.

Не знаю, что раньше размещалось в этом каменном пустотелом помещении, с высоченными стенами, но в декабрьской морозной полутьме выглядело оно весьма неуютно. При свете двух-трех керосиновых ламп разглядели просевший, кое-как залатанный потолок. На кирпичах проступал иней, а температура была такая же, как на улице. Ни черта себе заведение! И надо было в этот амбар за четыре километра тащиться?

Окутанные пеленой пара от дыхания, топтались темные силуэты. Может, танцевали, а может, грелись. Баянист наигрывал что-то веселое, но сильно фальшивил. Еще я разглядел небольшую печурку и лавку, на которой сидели несколько девушек в плюшевых шубейках, пальто и бушлатах. Кроме музыки, слышался непрерывный треск разгрызаемых семечек и женский смех.

Кибалка еще по дороге разъяснил ситуацию. В деревне живут местные и эвакуированные. Местные девчата дерут носы. «Москалей» не слишком жалуют, а эвакуированные, те — попроще. В общем, надо искать эвакуированных.

В нашей компании специалистов по знакомствам не было. Кибалка, бойкий и уверенный среди ребят, терялся в общениях с женщинами. Он переписывался с подружкой из Челябинска, с которой познакомился в августе во время командировок за новыми танками. Это была единственная женщина в его жизни, и вот Леню от тоски потянуло на подвиги. Мой опыт общения с женским полом ограничивался немногими случайными встречами на войне. Слава Зима смотрел на холодный, клубящийся паром амбар с недоумением.

Мы немного потоптались у входа, потом поговорили с ребятами из нашей танковой бригады. Они вели себя излишне развязно, мне не понравился их громкий смех и преувеличенное оживление при виде нас. Кроме того, они были выпивши, хотя и не так сильно, как два лейтенанта у входа.

— Ладно, пойдем посидим. — Я взял в руки инициати ву, и мы пристроились на качающейся скамейке в уголке.

Посидели минут десяток, начали замерзать. Девушек было много, но и кавалеров хватало. В полутьме трудно было различить лица, и я боялся попасть в неловкое положение, нарвавшись на «старушку» лет за тридцать.

— Пошли выпьем, — не выдержал Слава Февралев.

Вышли из клуба и сделали по несколько глотков ледяного спирта. Закусили кусочками сахара. Сержант Кибалка набрал пригоршню снега, понюхал, выругался:

— Обоссали все!

Пошел искать снег почище, долго оттирал ладони. Потом вернулись в клуб. Я пригласил на танец девушку, но через пару минут убедился, что ей лет шестнадцать. Пробовал шутить, девчонка улыбалась, кивала, но, когда гармонист захлопнул меха своей потрепанной гармошки, я с облегчением вернулся на свое место. Кибалке тоже со знакомством не повезло. Девица оказалась слишком бойкой, разглядела сержантские нашивки и сообщила, что вообще-то она дружит со старшим лейтенантом, командиром роты.

— Чего ж ты со мной пошла танцевать? — спросил Кибалка.

— Мой что-то задерживается.

— Письмо, наверное, жене пишет, — не растерялся Леня.

— Он неженатый. Думаешь, если всякие небылицы сочинишь, я на тебя кинусь?

— Ладно, иди, жди своего капитан-майора. Его фамилия не Жопников, случайно?

И направился к нашей скамейке, которую мы уже успели нагреть. А несостоявшаяся подруга Кибалки крикнула вслед:

— Лебедев его фамилия. У него таких солдат, как ты, сто человек в подчинении.

В зале-амбаре заржали. Гармонист, хромой парнишка нашего возраста, попросил закурить. У нас имелась пачка «Беломора», которую экономить для дам уже не имело смысла. А когда хромой рассказал, что он воевал под Орлом и списан по инвалидности, мы немедленно предложили ему выпить. На этот раз выходить на улицу не стали. Гармонист объявил перерыв, и мы устроились в закутке на сцене. К нам присоединилась его подруга, и мы выпили фляжку впятером. Заметив наши кислые лица, она показала на девушек в бушлатах: