Владимир Першанин - Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом

Наверняка этого бы хватило, чтобы отбить атаку полка пехоты и роты танков, как нередко случалось год-пол-тора назад. Однако времена изменились. На немцев и венгров несся на скорости бронированный кулак. Снаряды выбивали то один, то другой танк. Но остальные, стреляя на ходу, не снижали скорости.

Старая знакомая «семидесятипятка» успела подбить двигающуюся впереди «тридцатьчетверку». Мы выстрелили фугасным снарядом, обвалили бревенчатое перекрытие, ствол пушки задрался вверх. По новым правилам действовать в захваченных траншеях без сопровождения пехоты запрещалось.

Немецкие и венгерские части были насыщены «фаустпатронами», довольно простым и эффективным оружием против танков. С расстояния полусотни метров они прожигали кумулятивной струей любую броню. Их недостатком была небольшая прицельная дальность. Я на себе испытал действие «фаустпатрона» и не уставал напоминать подчиненным, чтобы они не подпускали «фаустников» близко.

Поэтому десантники постоянно находились рядом с нами, несли потери, но без них вышибать немцев было бы невозможно. Из бетонного дота вела огонь тяжелая противотанковая пушка и два-три пулемета. Наши снаряды толстый железобетон не брали. Сунувшаяся неосторожно «тридцатьчетверка» получила снаряд в верхнюю часть лобовой брони.

Удар пошел наискось, оторвал правое крыло, кусок гусеницы и ведущее колесо. Все это происходило рядом с нами. Сноп огненных брызг, взлетевший лист крыла, обломки ведущего колеса и гусеничных звеньев. Машину развернуло. Механик-водитель дал задний ход, скручивая гусеницу. Из траншеи выстрелил «фаустпатрон», попал в башню. Успел выскочить лишь механик-водитель.

Мы перескочили траншею, но оставаться возле дота и немецких пехотинцев с «фаустпатронами» было слишком опасно. Немного отъехав, ударили из пушки и обоих пулеметов. Бетонный дот добивала самоходка ИСУ-122. После первого же снаряда на стене пошли трещины. Распахнулась металлическая дверца, откуда вылезал орудийный расчет. Пулеметные очереди пригвоздили к земле одного, второго артиллериста. Остальные пытались оттолкнуть мешавшие выползти тела, но очередной тяжелый снаряд самоходки проломил стену и взорвался внутри, добив все живое.

Немцы убегали по отсечным рвам, торопясь уйти от огня и достичь второй линии траншеи. Мы догоняли их пулеметными очередями. Прорвали и эту линию траншеи. На несколько минут остановились. В моей роте была подбита одна машина. Короткое совещание. Леня Кибалка, командир танка, хлопал меня по плечу и показывал рукой вверх. Там шли тройками штурмовики «Ил-2» в сопровождении истребителей.

— Даем гадам жару!

— Ленька, не увлекайся! — предупредил я.

Согнали кучку пленных, человек тридцать. В основном немцы, но были и венгры. Они держались отдельно. Один из немецких офицеров, светловолосый лейтенант, туго затянутый в портупею, насмешливо крикнул союзникам-венграм:

— В бою за спинами прятались, а сейчас в сторону! Кто утверждал, что мадьяры — не дерьмо?

Я понимал реакцию венгров. Дрались они нормально, но сейчас были уверены, что их расстреляют заодно с немцами. Комбат Жалейкин, которому я перевел слова лейтенанта, засмеялся:

— Хоть и говнюк, а смелый. Спроси у него, есть ли впе реди минные поля?

Молодой лейтенант, лет девятнадцати, чувствовал себя как герой, приговоренный к смерти. Достал сигарету, закурил, выставив вперед ногу в длинном обтягивающем сапоге.

— Ты, сопля, — одернул я его. — Перед тобой майор, командир батальона. Встань как положено и отвечай на вопросы.

Немчонок подтянул ногу, выпрямился по стойке и, не выпуская сигарету из рук, сказал, что он не занимался минированием. Комбат Жалейкин по-прежнему рассматривал его с любопытством. Зато лицо командира взвода Юры Трушкевича покрылось красными пятнами, он теребил пальцами кобуру.

У нас не было времени на долгие разговоры. Мы остановились буквально на полчаса, чтобы собрать раненых, проверить машины, а затем сразу же двигаться вперед. Вопрос, где расположены минные поля, был для нас важным. Это могло существенно уменьшить потери и ускорить темп наступления. Саперы уже выдвинулись вперед, но действовали медленно.

— Молчишь? — наконец сказал Жалейкин. — Ну и на хрен ты нужен? Героя из себя корчишь.

Комбат понимал, что остальные пленные боятся офицера и в его присутствии будут молчать. Приказал:

— Отведите его в сторону, чтобы не мешал. Леша, по спрашивай других.

Жалейкин не сказал, кому именно отвести и тем более не давал команды расстреливать лейтенанта. Но все произошло очень быстро. Юрко Трушкевич подтолкнул офицерика и пошел в сторону. Пока я задавал вопросы унтер-офицеру, раздались два глухих хлопка. Юрко, потерявший от рук немцев почти всю родню, стрелял в упор, приставив ствол пистолета к телу лейтенанта. Комбат оглянулся:

— Юрко, ты что творишь? В штрафбат захотел?

Дальше он понес матом. Глянув на часы, махнул рукой:

— Иди к чертовой матери и на глаза не показывайся.

— Он эсэсовец был, — пробормотал Трушкевич.

Эсэсовских эмблем я не разглядел, но фриц по всем повадкам был из молодых фашистов. Свои пули он заслужил. Комбат снова пытался выяснить у остальных пленных насчет минных полей. Что-то они нам сказали, показывая на поле неподалеку, участок дороги и опушку ясеневой рощи. Много ли они могли знать? Ну, по крайней мере, двинемся не вслепую, а дальше видно будет.

Ночевали возле каменной двухэтажной усадьбы. Огромный сад, виноградники, на верхних этажах дома цветные витражи. В подвалах нашли вино. Если танкисты еще держались, то пехота нахлебалась вволю. Снимали напряжение после боя и прорыва. Среди ночи объявили тревогу. Километрах в трех шла ожесточенная стрельба.

Время было часа три. Теплая осенняя ночь, но такая темная, что ничего не видно в десяти шагах. Заводили двигатели, собирали десант. Слава богу, что выступать команды не поступало. Утром офицеры безжалостно вытряхивали из вещмешков пехоты фляги, бутылки с вином. Забрали даже две канистры из машины старшины, припасенные, по его словам, для раненых. Из-под тряпья выволокли бочку литров на двести и сбросили ее с борта на землю.

Худой солдат, с двумя медалями, охал, глядя, как льется пахучий напиток. Обошлось без воспитательных разговоров, просто комбат Жалейкин сказал:

— Спасибо, что ночью нас здесь пьяными не накрыли. В следующий раз фрицы бочку с древесным спиртом приготовят. Подохнете или ослепнете.

Наш батальон, усиленный самоходкой ИСУ-122 и десантниками, закрепили за моторизованным батальоном.

Штук пять грузовиков, бронетранспортер, мотоциклы и вереница повозок. Без лошадок ни мы, ни фрицы не обходились до самого конца войны. На одном из «студебеккеров» везли дополнительный запас снарядов.