Иван Черных - Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)

Новый день начался для Гороховой незаметно, так же, как и кончился предыдущий. Она не хотела верить услышанному от летчиков, хотя знала, что, если остается для жизни хотя бы один шанс из тысячи, пилоты не «похоронят» товарища. Вернувшись от командного пункта, Елена Васильевна не уходила из пустого капонира. Новое горе, навалившись на плечи страшной тяжестью, оглушило ее. Она просидела на ящике уже много часов, но не замечала этого. Время остановилось. И только теперь, когда взошедшее солнце заглянуло через верхний край капонира, она очнулась и, еще не очень понимая, что сейчас — вечер или утро, осмотрелась вокруг. Пустой капонир почему-то показался ей опустевшим домом, пустой комнатой, из которой только что вынесли покойника и еще не успели навести жизненный беспорядок. Масляные пятна в центре полукруга, вытоптанная увядшая трава, на другой стороне — в ряд лежащие бомбы, приготовленные к подвеске, но оставшиеся на земле, потому что не вернулся командир и его самолет.

Она не плакала: сердце окаменело, душа застыла, а тело от долгой неподвижности одеревенело. Сколько может вынести один человек горя? Кто измерил эту меру? Как ее определить? Один предаст себя и близких только от испуга, еще не испытав боли. Другой проходит через сотни смертей чистым и незапятнанным… Тысячу раз был прав Ушинский, когда говорил, что не тот мужествен, кто лезет на опасность, не чувствуя страха, а тот, кто может подавить самый сильный страх и думать об опасности, не подчиняясь страху.

Боря знал войну и все время говорил о ее опасной стороне летчикам, учил смелой осторожности… Она много говорила с ним, учила его и училась сама, много слышала его разговоров с людьми. Теперь его нет. Нет уже третьего человека, которые были близки и дороги ей как люди: муж, товарищ, командир и одновременно сын. Она не могла больше только заряжать оружие и подвешивать бомбы. Решила летать хотя бы воздушным стрелком, где можно не только защищать своего командира и товарищей по полету, но и разить врагов из пулемета, когда самолеты идут бреющим.

Обстановка на фронте прояснилась: враг уходил.

Признал провал своего наступления и теперь спасал основные силы. Войска, прикрывающие отход, остались и без истребительного, и без зенитного прикрытия. Их судьба была предрешена: фашистское командование оставило части прикрытия на уничтожение в арьергардных боях во имя спасения отступающих ударных соединений.

Проход линии фронта без фашистского огня с земли был непривычен и нервировал летчиков Челышева, вызывая сомнения в достоверности линии фронта, полученной на командном пункте полка. Штурмовые же удары в непосредственной близости у линии фронта стали чреваты осложнениями — ошибешься и ударишь по своим. Поэтому штурмовики просили цели подальше в тылу, чтобы избежать неприятностей.

Челышев старался использовать период отступления немцев для тренировки молодежи. И пока противник вновь не организовал серьезного сопротивления, посылал молодых летчиков на боевые задания по три, а то и четыре раза в день. Они были этому рады, понимая, что им представилась счастливая возможность набрать необходимый опыт в упрощенной обстановке, что потом, в серьезных боях, может оказать большую помощь.

В эти дни командир дивизии прислал в полк Ловкачева и приказал Челышеву дать ему максимальную нагрузку в боевых полетах. Обучить его самостоятельному управлению боем шестерки и эскадрилий штурмовиков… Капитан старался…

Осипов шел сегодня на задание с Канатовым. Челышев поручил Матвею взять на себя вторую шестерку и посмотреть, как справится с заданием молодой комэск. Поддержать его уверенность в себе, а если появится необходимость, то и подправить действия старшего лейтенанта, подсказать ему решение.

Оба они, и Канатов и Осипов, понимали озабоченность командира полка, именуемую вводом в строй молодежи, поэтому спокойно занимались каждый своим делом. Положение Осипова в полете было деликатным, ему предстояло не только выполнить задачу под руководством молодого командира, но при этом не сковать его инициативу и не подавить волю, дать самостоятельность, но и исключить ошибки, потому что ошибки — это новые жертвы.

В сложной обстановке быстрого и массового передвижения своих и вражеских частей Канатову предстояло решить непростую задачу: определить новый оборонительный рубеж фашистских войск.

…Матвей смотрел на идущую впереди шестерку Канатова, и ему казалось, что она висит неподвижно. И только взгляд под свое крыло и ниже самолетов первой группы убеждал, что «илы» не висят в небе, а, не торопясь, летят.

Жаркое солнце изменило всю тональность земных и небесных красок, заполнив зеленые и голубые пространства желтизной. Суховей нес с юго-востока жар, насыщая воздух мельчайшей пылью и дымкой, размывающей резкость очертаний далеких ориентиров и скрадывающей линию горизонта, отчего казалось, что земля постепенно переходит в небо.

Группа подошла к рубежу, на котором дальнейшее продвижение врага на восток и северо-восток было остановлено. На земле это сейчас обозначалось линией потухших пожарищ. Матвей вспоминал, как выглядели эти земли и пятнадцать, и десять, и семь дней назад.

Летая тогда на задания каждый день, он с внутренним содроганием смотрел, как медленно, но настойчиво распространяется пламя пожаров на север. И однажды, когда от сражений земля дымилась на огромном пространстве, ему казалось, что клин на земле прожигает не война, а медленно ползущая лава невидимого, находящегося южнее той огненной кромки огромного вулкана. Языки коричневой лавы то в одном, то в другом месте пожирали все новые куски зеленой земли, сжигали деревни и леса, подминали под себя пушки, танки и людей, пытающихся остановить ее продвижение вперед поперечными рубежами окопов, лесных завалов и противотанковых рвов… Потом силы «вулкана» иссякли, и он не смог больше питать свои потоки смерти. Кромка огня вначале остановилась на месте, а потом стала отступать на юг, уходя обратно к старой границе весеннего равновесия сил жизни и смерти.

…Самолеты летели над изуродованной и обожженной землей. Окопные шрамы на ее теле извивались причудливыми зигзагами, как будто мучаясь от нестерпимой боли. На обширных полях и некрупных возвышенностях, изрытых снарядами и бомбами, повсюду виднелись ржавые и обуглившиеся, в одиночку и толпами разбросанные машины, танки и еще неизвестно какая техника, превратившаяся теперь в металлолом, который придется убирать годами, чтобы дать земле свободно вздохнуть. Иногда на глаза попадались живая деревня и тоненькая струйка воды вдоль белого мелового берега, и это сразу вызывало радостную мысль: «Не все разбито… Есть с чего начинать все заново».