Иван Черных - Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник)

Жаль! Если бы не путаница. Жаль! Всыпали бы немцам. Может, они и не добрались бы до Киева. Но они добрались. Когда самолеты врага развернулись на обратный курс, до аэродрома донесся глухой гул разрывов сброшенных на город бомб, чем-то напоминавший очень далекий, затухающий гром. Люди без команды побежали по укрытиям, потому что никто не знал, чем кончится обратный пролет этой армады. Часть бомб могла быть оставлена и на их долю.

В группе, которая теперь шла уже не единым строем, недоставало нескольких самолетов. Один «юнкерс» отстал. Шел низко над землей, и его атаковали два И-16. Слышались пулеметные очереди. Двухмоторный бомбардировщик «юнкерс» летел тяжело, с креном на правое крыло, а потом, перевернувшись, врезался в землю.

Наконечный вспомнил, как они расспрашивали летчиков с И-16, севших к ним после отражения налета на подбитых самолетах. Оказалось, что они не только не видели, но и ничего не слышали о Су-2, поэтому и приняли их за немецких истребителей.

Лагерный аэродром полка они считали ложным, а стали садиться к ним только потому, что увидели людей на земле и сигналы, разрешающие посадку.

Несостоявшийся бой эскадрилий с немцами обошелся полку в два поврежденных самолета и одного раненого штурмана.

Наконечный опять вернулся ко вчерашним мыслям: «Раз не знали этот самолет летчики-истребители, то, конечно, не знают и зенитчики, и пехотинцы. Поэтому будут нас бить не только немцы, но и свои… И об этом завтра надо будет еще раз обязательно сказать летному составу, чтобы были готовы к худшему. Будем применять сигнал: „Я — свой самолет“, — может быть, это и поможет. Летать-то придется без прикрытия истребителями, хотя в Испании, Китае и на Халхин-Голе, где самому пришлось попотеть, да и в Финляндии, мы убедились, что это не самый лучший вариант. Ну что ж: „На бога надейся, а сам не плошай“».

А потери? Информбюро передало, что за первый день войны было сбито семьдесят немецких самолетов. Сколько же потеряли мы в этой обстановке?

Тяжело будет. В полку всего несколько человек с монгольским и финским боевым опытом, а остальной летный состав молодой, прямо со школьной скамьи. Да и не все прошли полностью программу переучивания на новом самолете. Много смелости и желания бить врага. Все рвутся в бой. Это, пожалуй, самое главное. Ну, а опыт? Не боги горшки обжигают — придет и опыт. Раз надо воевать, значит, будем воевать. И не хуже других. Ох, как важно, чтобы завтра в первом вылете все прошло хорошо!

Подумал, с кого начинать боевые полеты, и решил послать эскадрилью Русанова. Она хоть в полку по счету и пятая, а завтра на вылет пойдет первой.

Мысли увели его в прошлое, к одному из самых памятных боев в Монголии, в котором в его самолет попал зенитный снаряд и ему пришлось сесть на территорию японцев. Когда он заметил вдалеке скачущих к нему всадников, то подумал: «Неужели конец?..» Но тут же увидел подруливающий к нему бомбардировщик. Степь есть степь… Открылся фонарь кабины, и летчик, пересиливая шум от работы двигателей, прокричал: «Все быстрее в заднюю кабину!» Только на аэродроме он рассмотрел своего спасителя: из пилотской кабины по стремянке спускался молодой человек с добродушной улыбкой на округлом лице. Это был лейтенант Русанов, только что прибывший в часть. На аэродроме он с олимпийским спокойствием подал тогда ему руку:

— С благополучным прибытием, товарищ капитан. А я, между прочим, Афанасием зовусь. Разрешите на доклад и чай пить.

Наконечный улыбнулся, вспомнив свою растерянность.

— А меня Гавриилом кличут, — только и смог сказать он, не избавившись еще от состояния неопределенности.

«Да, интересная штука жизнь: Афанасий успел побывать и на финской, а я в местах не столь отдаленных. И вот опять встретились».

Наконечный приостановил бритье. Задумался, сопоставляя доводы «за» и «против» в принимаемом на завтра решении. Потом глубоко вздохнул и вновь взялся за помазок.

Русановцы пойдут первыми. Он и другие поймут, почему именно он. Ну, а насчет истребителей придется решать так: всякий самолет в воздухе не нашей группы — чужой. Условно — самолет врага. Конечно, никто не спутает бочкообразный И-16 или «Чайку» с худощавым «мессершмиттом». И все же… Если по неразберихе даже свой истребитель будет заходить в хвост для атаки, не пускать, отсекать его заградительным огнем. Пусть не лезет… А там посмотрим…

Закончив бритье, Наконечный вытер лицо мокрым полотенцем, потом плеснул из пузырька на ладонь одеколону и, охнув, провел ею по лицу. Убрав принадлежности бритья в чемоданчик, посмотрел на постель: «Все равно ведь не усну, да и грех спать командиру в такую ночь. Надо жене написать. А потом пойду к начальнику штаба в палатку. Может быть, и новости какие-нибудь узнаю. Все пригодятся для раздумья». Снова присел к тумбочке, у которой брился. Взял из летного планшета ученическую тетрадку и вырвал из нее листок в клеточку. Достал конверт с заготовленным адресом. Прикрыл глаза в задумчивой сосредоточенности и размашисто написал:

«Здравствуйте, родные мои, Нюруша и Дашенька!

Пишу вам первое письмо с фронта, а кажется, что прошло много-много времени — целая вечность. Я по-новому сейчас воспринимаю свое нежелание отпускать вас и свою тревогу на вокзале. Наверное, предчувствовало беду мое сердце. А теперь и не знаю, что было бы лучше. Знаю, что война коснулась нас всех и уже разлучила тысячи семей. Бомбы летят и на Белоруссию. Если еще не уехали, примите все меры. Надо уезжать подальше, сестра тебе поможет. Береги себя. Если вы будете в безопасности, мне будет легче.

Нюронька, несколько мыслей для тебя: молодежь говорит о скорой победе. Я думаю, что это результат непонимания того, что происходит… Тяжело нам всем будет.

Поцелуй дочку. Пишу и думаю: где вы? как вы? найдет ли вас мое письмо?

Целую вас крепко и с нетерпением буду ждать от вас весточки. Будем надеяться. Ваш папка. Я очень люблю вас, родные мои женщины».

Наконечный запечатал письмо и, как бы отвечая на свои мысли, написал на обратной стороне конверта: «Коли адресат уехал, знающего о его месте нахождения прошу переслать письмо по новому адресу».

В темноте лесной опушки штабная палатка, разогретая внутренним светом, показалась Наконечному большим кристаллом. Он бесшумно вошел в нее и увидел в сизой паутине табачного дыма одиноко сидящего майора Сергеева — начальника штаба полка. Его большелобая, коротко стриженная голова в глубокой задумчивости склонилась над большим столом. Он что-то писал.

— Чем озабочен штаб?

— Да так, мысль одну оформляю, командир. Восстанавливаю на карте нашу государственную границу 1939 года. На этом рубеже, возможно, сохранились старые оборонительные укрепрайоны. Если они целы и войска смогут их занять, то тут у немца возможна серьезная заминка с наступлением. Поэтому мне думается, что разведку завтра нужно проводить по двум направлениям: первое — искать колонны врага, определить направление их движения и количество. Где их передовые части, чтобы посмотреть, как развиваются события. Второе — изучать район старой границы.