Сергей Герман - Фугас

Зарема лелеяла надежду, что ей наконец-то удастся уговорить мужа уехать. Потом наступила осень 1999 года. Отряды Басаева вошли в Дагестан. Над Чечней днем и ночью опять стали реветь российские штурмовики. На дорогах опять появились блокпосты, села и города вновь стали обстреливать из пушек и минометов. Местные жители уходили к боевикам, а те то уходили в горы, то возвращались на равнину.

Среди боевиков было много наемников — арабы, татары, башкиры, украинцы, встречались и русские. Они обстреливали и жгли армейские колонны, убивали военных и милиционеров, совершали теракты. Российские части входили в села и города, сводные отряды ОМОНа и СОБРа искали боевиков, задерживая подозрительных, а потом выпускали за деньги. А кого-то судили и увозили в российские тюрьмы, кто-то же просто бесследно исчезал. В Ханкале, Грозном, Урус-Мартане находили обезображенные безымянные трупы с отрезанными носами и ушами, перебитыми руками и ногами, застреленных, сожженных. Федералы обвиняли боевиков, боевики доказывали, что убийства совершают федеральные войска. Было пролито столько крови, что она совершенно перестала кого-либо волновать.

Теперь мало кто помнил, из-за чего началась война, почему взяли в руки оружие. У каждого находилась тысяча причин, объясняющих, почему он ненавидит противную сторону, почему, рискуя собственной жизнью, ищет встречи с врагом и с таким упоением старается лишить его жизни. Многие чеченские семьи остались без крова, потеряли близких.

На территории России ужесточили паспортный режим, и лица кавказской национальности теперь запросто могли на несколько суток угодить в камеру без всякой причины, а только лишь из-за своей национальной принадлежности. Русские, остающиеся в Чечне, в свою очередь запросто могли получить пулю или подорваться на фугасе, или стать объектом купли-продажи между боевиками.

Все это порождало взаимную ненависть; народы, совсем еще недавно жившие в мире и согласии, теперь упоенно убивали друг друга, жгли, пытали, захватывали заложников. Зарема Аламатовна шла по селу, бережно прижимая к груди стопку школьных тетрадей. Приближались весенние каникулы, и нужно было догонять школьную программу. Учителей не хватало, и она кроме исполнения директорских обязанностей еще преподавала русский язык и литературу. Несмотря на то что в Чечне по-прежнему стреляли, жизнь все-таки налаживалась, возвращались беженцы, начали работать школа и больница.

Беслан готовился к посевной, целыми днями пропадая в поле, в администрации республики, у Кадырова и премьера Ильясова. Приезжал домой усталый, но счастливый. Москва обещала выделить деньги на восстановление хозяйства, постройку новых зданий, жилых домов. Он говорил:

— Впервые за много лет я увидел, что могу принести пользу родной земле. Я делаю конкретное дело, и от того, чем я засею сегодня поле, будет зависеть, что на нем вырастет. Надо дать людям возможность почувствовать себя хозяевами на этой земле. Мы сами должны навести порядок в своем доме. Ведь только от нас зависит, кто будет во главе республики, кого мы выберем нашим Президентом. По нам будут судить о всей нации, и надо не допустить, чтобы, как в прошлый раз, власть захватили преступники, люди, запятнавшие себя кровью мирных людей, торговлей заложниками, наживой на войне.

Зарема спрашивала:

— А ты уверен, что сейчас у власти достойные люди? Вспомни только, что говорят о Кадырове и Гантемирове. Я бы не решилась верить им так безоговорочно.

Беслан раздраженно и решительно обрывал разговор:

— По поводу слухов и сплетен я уже имел самый серьезный разговор с Кадыровым и Гантемировым. Так вот, все это враки, штучки Удугова. Самый верный способ опорочить идею и не дать довести дело до конца — это посеять сомнение в душах людей. Когда мы начнем охоту на ведьм в своем окружении, тогда мы сами передушим и перестреляем друг друга. Вспомни Французскую революцию, вспомни 30-е годы в СССР. Чрезмерная подозрительность, умноженная и подогретая врагами, уничтожила лучших людей. Мы не должны допустить прошлых ошибок.

Несмотря на загруженность мужа, его усталость и невозможность уделять время семье, она стала любить его еще больше.

— Ты мой Миклухо-Маклай, который добровольно отказался от благ цивилизации, чтобы помогать бедным туземцам, — говорила она ему ночами, осторожно проводя ладонью по его груди, припадая к ней головой. Он усмехался.

— Все это так, с учетом только одного, я — такой же туземец, как и все окружающие. Но я научился читать книги и понял, что совсем не обязательно воевать с соседними племенами, если ты хочешь им что-то доказать. Нужно учиться разговаривать и стараться убедить своих оппонентов. Чтобы быть сытым, совсем не обязательно быть каннибалом и поедать себе подобных, иначе мы рискуем, что когда-нибудь съедят и нас.

Зарема Аламатовна сняла пальто, поставила на плиту чайник. Пока закипала вода, она просматривала тетради со школьными сочинениями. Дети писали: «Я всегда пугаюсь, когда вижу людей с оружием. Мне кажется, что оно живет какой-то своей жизнью и не подчиняется людям. Оно, как змея, жалит и причиняет смерть. В нашем селе, где я жила несколько лет назад, маленький мальчик застрелил свою маму. Он хотел просто поиграть с блестящей железной игрушкой, которую нашел в отцовских вещах, и нечаянно нажал на курок. Когда я вырасту большая, то никогда не разрешу своим детям играть даже с игрушечными ружьями. Я никогда не разрешу им играть в войну, потому что война — это всегда смерть». Это написала Лейла Бузуртанова, скромная, молчаливая девочка с огромными глазами. Их дом разбило снарядом, и сейчас она с матерью и двумя младшими братьями жила у родственников.

«Когда я вырасту большой, стану таким же сильным и смелым, как мой дядя Абу. У него есть большой белый джип, много людей в подчинении, и он никого не боится. Его слушаются даже солдаты. Когда зачищали наше село и забрали всех мужчин, приехал мой дядя, и всех отпустили. Дядя Абу добрый и не жадный, он всегда дает деньги бедным и солдатам, когда им нечего есть». Эти строчки написал Хуссейн Мальсагов, он живет по соседству, в доме напротив.

Зарема долго сидела молча, держа перед собой зеленую тетрадку Марьям Асхабовой. Девочка писала: «Когда я получу паспорт, то уеду за границу, в Грецию или Италию. Там такие же горы, как у нас, но там нет войны и никто не говорит, что ты чеченский ублюдок».

Кто-то постучал в дверь, только теперь Зарема обратила внимание, что чайник уже наполовину выкипел и теперь обиженно сопит, пуская из носика струю пара. Она выключила плиту, открыла дверь. На крыльце никого не было. Осмотревшись по сторонам, увидела на дверной ручке прозрачный пакет, в котором лежала видеокассета. Пожав плечами, она вернулась в дом. Судя по всему, кассета предназначалась мужу. Она убрала ее в письменный стол, занялась домашними делами. Поздно вечером приехал усталый Беслан, долго умывался, молча сел за стол. По многолетней устоявшейся привычке за столом они делились событиями прошедшего дня, новостями.