Андрей Константинов - Если кто меня слышит. Легенда крепости Бадабер

А Раббани, даже не оглянувшись, продолжил:

— Мы, преисполненные благочестивых намерений, хотели наставить вас на истинную веру Господа всех сущих — «Худойе Ма»… Научить вас и научиться от вас жить на этой земле без греха. С именем, единственно Всемилостливого и Милосердного. Если вы к этому не готовы — уходите… Уходите все. Заблудшие и прощённые. Я, поклявшийся на глазах ваших, прикажу открыть все ворота. Аллах вам в судьи. Только… бросьте оружие… Чтобы не осквернять чистоту своих лучших надежд, как сделал это я, ваш старший брат и наставник.

Пленные, заворожённо слушавшие Раббани, начали переглядываться. Борис нахмурился и чуть высунулся из-за бронированного щитка от старого английского пулемёта:

— Спасибо за предложение, достопочтенный раис! Наше требование — немедленно вызвать представителя советского посольства и пешаварского представителя верховного комиссара ООН по делам беженцев. Все переговоры — только с их участием. А пока у нас ещё один шакал есть — Азизулла. Можем поменять его на нашего — на Асадуллу!

Раббани еле заметно досадливо скривился, но патетический накал его слов лишь усилился:

— Кто такой этот принявший имя Асадулла? Приведите его! Если он среди братьев, то мы с ним пойдем к вам вместе! Откройте же ворота, как я открыл вам своё сердце! С вами мы обнимемся и простим друг друга. С этого времени моё участие в вашей судьбе есть божественная гарантия ваших мудрых поступков. Только со мной вас никто не обидит и не задержит. Мы проводим вас до любого консульства в Пешаваре. Хоть американского, хоть саудовского. А потом поступайте так, как подскажет вам Аллах и ваша благодарность мне, решившему спасти вас. И не слушайте никого, кроме голоса вашей надежды…

«Духи» из мрака вытолкнули к Раббани плачущего Асадуллу. А в крепости повстанцы — и русские и афганцы, — заворожённые надеждой, которую щедро рассыпал профессор-моджахед, вопросительно уставились на Глинского. Возникла какая-то нехорошая пауза.

Ее нарушил Азизулла. Он всё это время находился во дворе крепости. Его, в отличие от Юнуса, не запирали в «нору». Азизулла ещё до появления Раббани просто не знал, куда себя деть. Он то молчал, то приставал ко всем по очереди — выкуп предлагал, призывал к благоразумию. С ним никто не разговаривал — несколько раз наподдавали прикладами, и всё.

А тут он, внимавший Раббани с особой надеждой, вскочил на ноги и побежал обниматься с афганскими «братьями» — как и предложил профессор. Ему не повезло… Первым «братом» на его пути оказался спецназовец Сайдулла, так что вместо братских объятий бывший начальник охраны получил тяжелый удар прикладом в лицо. Азизулла упал и потерял сознание.

Отвлеченные этой сценой, повстанцы не сразу заметили, что кто-то пытается открыть ворота. Этим «кто-то» оказался Абдулла — он поверил посулам Раббани. Ему было очень страшно, он не хотел умирать, а просвещенный обещал жизнь.

Абдулла уже поднимал засов. И «духи» бы наверняка услышали характерный лязг открываемых ворот. Добежать до Абдуллы никто не успевал, но если ворота будут открыты — тогда всем точно конец, и очень скорый.

— Стой, дурак! Не открывай! Ёб твою… Стой!!!

Абдулла будто не слышал. И тогда Борис выпустил в худенькое тельце длинную очередь…

Абдулла ещё долго в агонии выгибался своим маленьким лёгким телом. Когда он всё же застыл в странной, нелепой позе, стало очень тихо. И в этой невероятной, какой-то зловещей тишине Борис закричал изо всех сил, срывая голос:

— Я — советский капитан Глинский! Слушай мою команду! Повторяю ещё раз: за неповиновение — расстрел на месте! Всем занять боевые позиции! Вы что, охренели, этого чёрта слушать?! Он вам сейчас и личную встречу с пророком Мухаммедом пообещает! Да им не нас, а оружие любой ценой нужно спасти! Им только ворота открыть — и нас всех перебьют, как ебаных зайцев! Что вы рты поразевали, слюни распустили… Живо по местам! Сейчас они начнут… Всем — к бою!

Да, так он тогда и крикнул: не «капитан Советской Армии», а «советский капитан». Впрочем, какая разница, в тех условиях уж точно было не до филологической выверенности, понятно — и ладно… А фамилию свою настоящую зачем выкрикнул? Ну, наверное, на подсознании. Может, надеялся всё же, что хоть кто-то в живых останется и расскажет. Не все поступки и не всегда можно объяснить логически…

Чуть было не добившийся успеха профессор Раббани куда-то делся. А через несколько минут «духи» предприняли первую настоящую попытку штурма…

Эта попытка была совершенно тактически безграмотной и неподготовленной. Видимо, майор Каратулла просто с отчаяния решил всё же сам, без участия пакистанской армии, захватить крепость. Курсанты и охранники, непрерывно стреляя, с дикими воплями бросились к воротам и натолкнулись на плотный и весьма эффективный автоматно-пулеметный огонь. А старший капитан Аман ещё и из гранатометов добавил — очень, кстати, умело…

Стреляли все. Стреляли, быстро перезаряжали оружие и снова стреляли.

Через несколько минут попытка штурма захлебнулась. «Духи», понеся значительные потери, откатились назад…

А гарнизон осажденной крепости даже не потерял ни одного бойца — только Валю Каххарова ранило в плечо да Володю Пермякова — в левую руку… Их перевязали тряпками, пользуясь небольшой передышкой. Возникшая было после успешно отраженной атаки эйфория быстро таяла…

…Борис сидел, устало привалившись к стене спиной, когда к нему подошли Костя Захаров, Вася Пилипенко и Мустафа Каримов.

После небольшой паузы Костя Захаров спросил:

— А ты правда — капитан?

— Правда.

— И что, действительно Глинский? — это поинтересовался Пилипенко.

— Действительно.

— А зовут Николаем?

— Нет. Меня зовут Борис. Борис Владленович Глинский.

Помолчали. Потом вопрос задал Каримов:

— Слышь, капитан… Ты что, типа, разведчик?

Борис хмыкнул:

— Нет… Квартирмейстер. [137] К квартирмейстерской службе причисляли разведчиков в дореволюционной русской армии. — Прим. авт.

— А тебя что, правда Родина сюда послала, чтобы нас отсюда вытащить?

Глинский ответил, как мог, твёрдо:

— Да.

— И… чего дальше? Где ж она?

— Кто?

— Родина. Ты ж вроде говорил, есть какой-то план?

Борис вздохнул:

— Родина запаздывает, мужики. Почему — я сам не знаю. Надо как можно дольше потянуть время.

Помолчали ещё. Потом ребята присели, образовав небольшой кружок, Костя раскурил сигарету и пустил её по кругу. Сигарет было очень мало — только те, что удалось отобрать у охранников, а на складе курева не нашли… Сигарета быстро кончилась. Тишину нарушил Вася Пилипенко:

— Слышь, капитан. Ты не думай, мы ж не с претензией. Даже если что не так выйдет — оно всё равно лучше, чем живьём гнить… Хоть душу отвели… Ты не думай…